К реке. Путешествие под поверхностью

Что до местоположения Рая — его легко отыскать на обочине дороги, ведущей к деревне Шарпсбридж, в прекрасном июне. Я рано вышла из «Гриффина», подкрепившись булочкой с шоколадом и миской слив. Утро было в разгаре, самое благостное время, и, присев в поле, я, если можно так сказать, снимала с него сливки. Надо мной с запада, точно цеппелины, плыли облака, отбрасывающие летучие тени на пшеницу цвета морской волны, отливающую серым. Поле заканчивалось двойной канавой, заросшей цветами всех форм и окрасок — словно я любовалась орнаментами в средневековом манускрипте. Клевер, сосчитала я, лютики, хвощ, подорожник, лесной чистец, мускусная мальва и облепленный семенами рыжеватый курчавый щавель. Дикие розы, одуванчики, красно-белая яснотка, ежевика, гладкая скерда и фиолетовые васильки. Вперемешку с ними росли цветы поменьше, более изысканные: журавельник с резными листьями, рогатый лядвенец, нитевидная вероника, зверобой, скальный подмаренник, мышиный горошек и ползучий полевой вьюнок с полосатыми, карамельно-розовыми и белыми цветами. Стебли васильков облепила мошкара, несколько бледно-фиолетовых цветков горошка угодили в паучью ловушку и очутились внутри плотной паутины.

Еще немного, и пейзаж изменился: леса и пастбища уступили место кустам и стадам коров, кряжи из песчаника — более ровной местности, предваряющей возвышенность Даунс. Несколько сотен метров я шла битый час, настолько поглотил меня этот новый мир. Пшеница справа и слева от меловой тропинки была на разных стадиях созревания: на западе голубые колосья стояли как налитые, на востоке были золотисто-зелеными и пушились, над ними вились стайки жаворонков. Я опустилась на бетонную плиту, от которой отвалился дорожный указатель, сорвала колосок и сунула его в рот. Внутри зерен оказалось молочко, правда, те, которые я выдернула из земли позднее, вкусом походили на поднявшееся тесто.

Вокруг меня носились жаворонки, невидимые, но весьма шумливые, они распевали непереводимую песню; считается, что ее исполняют у небесных врат. На плите валялся совиный катышек размером со сливу-венгерку, я положила его на коленку. Он состоял из множества крошечных осколков костей, которые я поначалу приняла за шелуху кукурузы, и панцирей жуков, отливающих черным и оставляющих на пальцах блестящую пыль.

Сегодня был день духовного подъема. Растения всходили или собирались взойти, в воздухе трещали крыльями спаривающиеся стрекозы, порхали степенные бабочки-бархатницы. На другой стороне долины, в поле стоял маленький самолет, и, приблизившись, я заметила летную полосу. На скошенной траве белели утрамбованные стрелки, потрескавшиеся лакированные покрышки лежали друг на друге по три, сверху поблескивали посадочные фары. Самолет был вишнево-белый, над крылом — легендарное G-AYYT [29]. Я вообразила, как он делает петлю и летит из Парижа — сначала над голубым Ла-Маншем, затем над морем пшеницы.

Пшеница не переставала занимать мои мысли. Здесь она почти созрела: длинные зеленоватые волоски торчали в разные стороны и превращали поле в океан травы, волнующейся на ветру, который клонил колосья то назад, то вперед. Дул ветер, горели посадочные огни, и мне поначалу не удавалось свести все факторы воедино и догадаться, в чем тут фокус. Пшеничные стебли на этом склоне казались почти голубыми, причем насыщенность цвета резко увеличивалась снизу вверх. Правда, к концу месяца они пожелтеют, а затем ежедневно будут терять окраску, пока не станут практически бесцветными, превратившись в самую обычную солому, из которой в былые времена в Англии делали крыши и которую поныне кое-когда используют для починки кровель старинных домов. Колосья пшеницы были золотыми, волоски — водянисто-зеленовато-желтыми с бронзовыми кончиками. Когда ветер клонил их к земле — вот именно! — на них попадал дрожащий свет, который то низвергался с холма как шквал, то убывал. «Зерно, — поясняет римский сельскохозяйственный трактат, — это твердая внутренняя часть зубца, покрытого чешуйками, из которых растут длинные тонкие иглы — ости. Таким образом, если чешуйки — это облачение зерна, ость — его головной убор».

Налетел ветер, вывернул листья ясеня белой стороной вверх, и они засверкали на солнце. От Бархэма до деревни Шарпсбридж я шла под пение королька, а вокруг меня носились стрекозы цвета электрик длиной со спичку. Я присела, выслеживая ту, что была крупнее остальных, но она меня не подпустила ближе чем на два метра, хотя сначала я подкрадывалась к ней на цыпочках, а потом попробовала схватить ее на лету. Молочно-голубое туловище казалось пластмассовым, как трубочки, что, переносимые ветром, застревают в живых изгородях или прилепляются к воротным столбам.