К реке. Путешествие под поверхностью

Деревня Шарпсбридж упорно выглядела незнакомой. Я здесь останавливалась четыре года назад, в доме, который снимал сын знаменитой актрисы. Это было еще одно знойное лето, и однажды вечером мы долго гуляли под скрип опор линии электропередачи и звуки флейты, вырывающиеся из распахнутого окна и разносящиеся над скошенными полями. Я спала в доме, стоявшем чуть на отшибе, в пустой круглой комнате, а небо над дымоходом — и моей головой — было усеяно мириадами звезд. Судя по всему, этот дом, довольно безобразный, снесли. Быть может, у меня мозги слегка набекрень. Я прекрасно помню необязательные детали: огромный малинник в саду, подгнивший сарайчик у пруда, оплетенный крошечными розочками.

Видимо, от ходьбы на большие расстояния я погрузилась в подобие транса, кровь струилась по сосудам в гармонии с движением ног. Забавно, что и Кеннет Грэм, и Вирджиния Вулф хвалили это необыкновенное состояние, оба считали его сродни писательскому вдохновению. «Природа особенно благосклонна к гуляющим, — пояснял Грэм в эссе, написанном незадолго до смерти, — к полумеханической ходьбе, она наделила ее особенностью, которой не обладает ни один другой вид физических упражнений. Ходьба заставляет ум трудиться, делает человека словоохотливым, восторженным, быть может, слегка ненормальным — творческим и сверхчувствительным, и, в конце концов, у него появляется чувство, будто слова живут собственной жизнью, словно кто-то с ним говорит, а он отвечает». Что до Вулф, то она выражалась лирически, уверяя, что наговаривает свои книги на гребне возвышенности Даунс, что слова льются из нее, когда она будто в полусне бредет под полуденным солнцем. В дневнике (запись от 2 октября 1934 года) она сравнила это состояние с плаванием или полетом в воздухе — «поток чувств и мыслей; медленно сменяемая, незнакомая череда гор, дорог, цветов; все это соединяется в великолепную тончайшую завесу совершенного мирного счастья. Правда, я часто живописала на завесе яркие картины и громко разговаривала».

Впереди были ступеньки, и, спускаясь к полю щавеля, маков и пшеницы, я первым делом увидела ряды цветных огоньков: красно-рыжих, алых и золотисто-коричневых, из их гущи выпорхнула маленькая, бледно-желтая птаха, описала круг и исчезла из вида. Интересно, алые маки того же оттенка, что краска, которую, по словам святого Беды Достопочтенного, англосаксы добывали из улиток: «ее прекрасный цвет не тускнеет ни от солнца, ни от дождя и не блекнет со временем, а только делается ярче»? [30] Цвет мака такой кровавый, что кажется, будто лепестками можно запачкаться, но на самом деле цветок не мажется, хотя, если его раздавить, на коже останется липкая горечь.

Поднялся ветер. На противоположной стороне живой изгороди примостилась пустельга, крылья распростерты, головка неподвижна, словно пришпилена к небу. Щавель облюбовала черная мошка, а на следующем поле была вырыта канава. Я подошла поближе, чтобы взглянуть. Канава была наполовину заполнена прохладной зеленоватой водой, в которой угнездилось множество растений: шлемник, водная мята, болотный подмаренник и кукушкин цвет; листья утопали в воде, а цветы слегка выступали над поверхностью. Над цветами вяло кружила парочка пчел, их жужжание убаюкивало, как кошачье мурлыканье. Я легла на живот и стала смотреть вдаль, на лес за лугом, пользуясь канавой как прицельной линией. Река должна протекать за следующим полем, задумчиво рассуждала я, а в трех километрах от нее — Исфилд. И тут я услышала географический призыв свыше, один из тех, что указывали Кроту на близость его старого дома, и я внезапно поняла, что уже бывала здесь раньше.

Я вскочила на ноги. Точно, вон там по поросшему полосками сорняков лугу вьется река в три метра шириной и почти такой же глубины — именно то, что надо для плавания. Еще недавно я мечтала сбросить одежду и плюхнуться в воду, но все, чего мне хотелось сейчас, это свернуться калачиком на берегу и смотреть вниз на течение, струящееся в тени ясеня, как жидкий уголь. Оно было довольно быстрым, а вода оказалась куда чище, чем я думала, хотя, когда я окунула в нее носок, со дна облаком поднялся глиняный осадок и метнулся косяк коричневатой мелкой рыбешки.

•