К реке. Путешествие под поверхностью

Сквозь арку моста виднелись возвышенность Даунс и человек в голубой куртке, рыбачивший в запруде. Кругом до самого Анкора не было ни души, хотя по выходным гостиницы нанимают для перевозок лодки-плоскодонки, и река оглашается пронзительными криками, когда гребцы врезаются в заросли крапивы или царапаются о склоненные ветви ив. Уз, там, где он течет через неогороженные поля, очень полноводный, небосклон над ним кажется искривленным. Река движется по-черепашьи медленно, голубая беспокойная поверхность то и дело подергивается рябью из-за рыбы или мошки. Интересно, какая здесь глубина? Два метра? Два с половиной? Где-то выше по течению находится измеритель, надо посмотреть. В самом широком месте от берега до берега — добрых семь с половиной метров, прикинула я, хотя из-за излучин и изгибов река порой сужается почти наполовину.

Такой сглаженный водой рельеф мне нравится больше всего: он показывает, что у воды и земли общее прошлое. Не так давно мне попалась карта этой области, датируемая 1824 годом. Все прибрежные поля на ней назывались ручьями: Коровий ручей, Верхний ручей, Толстый ручей. Слово «ручей» — «brook» происходит от староанглийского broc, означающего «поток чистой воды», но в Кенте, Суссексе и некоторых низинных районах Германии и Голландии оно также означало затопленную местность. Не знаю, сохранили ли поля свои названия, но слово по-прежнему в ходу. Им пользуются рыбаки из Льюиса, кроме того, низменности за деревней Родмелл именуются «Брукс» [34] даже на самых современных картах. Периодически разливающаяся река затопляет эти земли и луга, и благодаря наносам почвы здесь очень плодородные. Со времен римских завоеваний тут выращивается пшеница и ячмень, и вплоть до прошлого века река давала энергию мельницам, которых на этом отрезке было множество, они перемалывали пшеницу в муку для выпечки хлеба.

Сейчас их уже нет, хотя прямо за гостиницей у чьего-то проезда к дому можно увидеть парочку жерновов. Однако в кадастровой книге упоминались три мельницы в Баркомбе, а в девятнадцатом веке здесь была мельница для помола кукурузы и еще одна для отжима масла, я сама видела фотографии. Дольше остальных продержалась мельница для кукурузы, сделанная из сосны и недолгое время прослужившая пуговичной фабрикой, которая дотла сгорела в 1939 году. Ходили слухи, что в преддверии войны с Италией ее умышленно подожгли, чтобы получить страховку и перечислить ее в военный фонд. Хотя водяные колеса и жернова, прессы, сушильни и передаточные механизмы давным-давно были проданы либо разрушились от времени, труд мельников оставил следы. Веками река была разбита на сплетающиеся в ажурные узоры истоки и устья, отрезки и канавки, образуя вереницы островков и крошечных полуостровов. Первый располагался чуть выше тропы: сказочный островок, на котором как раз поместились белый домик и ветвистый сад, полный яблонь и роз.

Было время, когда я прямо-таки влюбилась в этот полуразвалившийся дом, стоявший прямо напротив мельницы для отжима масла. В нем жила пожилая дама, иногда я видела, как она в халате возится в саду, вооруженная секаторами или садовыми ножницами. На островке было множество гусей, они обитали среди деревьев в зеленых домиках и вольерах. После последних больших паводков дом некоторое время стоял пустым, а теперь он сверкал на солнце, старые деревянные окна заменили на пластиковые, стены обшили белой блестящей вагонкой. Когда я шла мимо, гуси гуляли между ягодными кустарниками, нарядные, словно их тоже обмакнули в краску.

На самый большой остров, огромный пустой луг, отмеченный на карте как Приммер-Брук, вел мост. Шесть гектаров пастбищ, обсаженных редкими деревьями. Осенними вечерами я здесь часто видела сипуху, облюбовавшую себе место для жилья среди травы, и один раз даже ее спугнула. Был закат, луна за три дня до полнолуния висела прямо над верхушками деревьев. Сова кривыми зигзагами летела на луг, на мгновение зависла в воздухе и повернула прямо к тому месту, где я стояла. Когда оставалось метра три, она прервала полет и уставила на меня свою крошечную головку, как у привидения, пока не поняла, кто перед ней, бесшумно взмахнула дымчато-золотыми крыльями и полетела дальше.

Сейчас было слишком рано для сов и слишком жарко для другой живности. Я сидела у воды, неподалеку жалобно блеяли овцы. Река раздваивалась, и судоходный рукав тянулся вдоль противоположной стороны луга. На вид это была обычная заводь, заросшая желтыми кувшинками и окаймленная кустами и пурпурным вербейником. Я огляделась. Ни души, даже овцы не маячили на горизонте. Я стащила джинсы и натянула старый черный купальник, продев лямки под майкой.