К реке. Путешествие под поверхностью

Вода казалась глянцевой, в мелких золотистых и голубых мазках. Я набрала в легкие воздуха и соскользнула вниз, пачкая ляжки, на которых оставались грязные полоски, и распугивая мелкую рыбешку. Боже, вода оказалась ледяной! Я с трудом сделала несколько шагов вперед, ступни утонули в глине и онемели, от холода по телу поползли мурашки. Два взмаха, и меня приятно обожгло, каждая клеточка тела завибрировала. Я подплыла к кувшинкам и перевернулась на спину. Надо мной кружили стрекозы, их крылья, словно присыпанные пудрой, отливали черно-синим.

На таком берегу состоялось первое свидание Айрис Мёрдок и Джона Бейли, вернее, их встречи обрели логическое завершение, поскольку от первого совместного купания недалеко и до первой проведенной вместе ночи. Со сцены купания — на том отрезке Темзы, где река мерно скользит по сельской глубинке, к северу от Оксфорда — начинаются воспоминания Бейли о жене. Нет, не совсем так. «Айрис» начинается с описания двух купаний в реке с разрывом в сорок пять лет. Во время первого пара совсем молодая. Они скатываются в воду, как водяные крысы, выскакивают оттуда и вытираются нижней юбкой Айрис, которую он изящно именует сорочкой, а затем бегут на ланч. Во время второго — оба уже старики. Стоит жара, самый разгар лета, и на этот раз Джону приходится раздевать жену. На ней отдельный купальник, никаких нижних юбок, но она не хочет снимать носки. Неважно. Они забираются в воду и, довольные, сидят в теплой воде, поросшей кувшинками. Айрис выглядит спокойной, но, когда Джон выбирается на берег и протягивает руки, чтобы ее помочь, смотрит на него с неподдельным ужасом. Болезнь Альцгеймера разрушает ее память, и есть вероятность того, что она разучится плавать и утонет, хотя подобные, глубоко укоренившиеся навыки часто сохраняются даже после утраты всех прочих способностей. Так или иначе, это их последнее купание.

Джон Бейли и Айрис Мёрдок были женаты сорок три года, до самой смерти писательницы в 1999 году, и большую часть совместной жизни провели в обшарпанном и весьма неопрятном доме под Оксфордом. Там Джон, игнорируя все правила гигиены и безопасности, вырыл бассейн в теплице и подогревал его при помощи электрического радиатора, висящего на проводе. В «Айрис» он описывает их мир как подобие страны детства: они общаются на детском, только им понятном языке, абсолютно не похожем на профессорские гладкие речи, а апофеоз нежности для них — поцелуй и объятия, а не более взрослые ласки. Заостряя внимание на этих деталях и на царившей в Кедр-Лодже грязи, Мартин Эмис однажды написал, что пара страдала nostalgie de la boue, то есть, буквально, желанием вернуться к истокам, липкой грязи и запущенности младенчества.

Думаю, любовь к купанию также можно истолковать как часть этой тяги повернуть время вспять и погрузиться в жидкость, проникнуть в дописьменный вечный мир, который фетишизировал Кеннет Грэм, сам прибегавший к детскому лепету. Так это или нет, но факт остается фактом: вода оживляла воображение Айрис Мёрдок, ибо ее романы изобилуют реками, бассейнами и холодными серыми морями. Ее персонажей бесит раздевание, когда они шатаются по холодным пляжам в платьях поверх купальников. В «Море, море», романе, далеко не смешном, купание описано не раз и во всех подробностях, говорится там и о его влиянии на человеческое сердце. «Дрожа от волнения, я сорвал с себя одежду и вступил в воду. Обжигающий холод, потом тепло, потом ласковая сила поднимающих меня спокойных волн — все это до ужаса напоминало счастье» [35]. И хотя Мёрдок писала и об утопленниках, отождествление воды со счастьем осязаемо на протяжении всей ее жизни. Ее первые воспоминания о том, как они с отцом купались в Ирландии, и ее последние слова на эту тему, записанные в дневнике, когда болезнь Альцгеймера уже подточила ее способность обращаться к прошлому, были: «Неописуемо. Священнодействие».

Мозг, пораженный Альцгеймером, утрачивает свои функции и всю свою сложность. Айрис, какой она предстает в воспоминаниях Бейли, подобна уменьшающейся Алисе, беззвучный двигатель, заставляющий работать ее сознание, постепенно снижает обороты, пока наконец она не становится похожей на озадаченного и озадачивающего ребенка, неотступно семенящего за своим мужем, пищащего как мышка, собирающего камешки и обрывки серебряной фольги и постоянно переспрашивающего: «Куда мы идем?» Дом — теперь уже другой — вдобавок к обычному хаосу полон всякой всячины, которую она находит во время прогулок: сухих червей, хворостинок, комочков грязи; финальная перекройка ее неизбирательной любви к неодушевленным вещам. Иногда Джон оставляет ее смотреть телевизор, а потом застает в противоположном конце комнаты, где она стоя перебирает неаппетитный мусор.