К реке. Путешествие под поверхностью

Среди этих мрачноватых пикантных подробностей часто повторяется такой пассаж: во время своего второго приступа она «лежала в постели в доме семейства Дикинсон в Уэлине, и ей чудилось, будто птицы за окном щебечут хором по-древнегречески, а в кустах, среди азалий Оззи Дикинсон, спрятался и сквернословит король Эдуард VII». Эта фраза взята из автобиографического эссе «Старый Блумсбери», написанного почти двадцать лет спустя, как речь для Клуба мемуаристов — его члены, а в нем состояли некоторые участники Блумсбери, любили поразвлечь друг друга затейливыми историями из жизни. Может ли эта деталь считаться подлинным фактом? Данный вопрос тщательно проанализировала биограф Вулф Гермиона Ли, заметившая, в частности, что Септимусу Смиту, контуженному поэту из романа «Миссис Дэллоуэй», который в конце концов кончает с собой, тоже мерещились воробьи, щебечущие на древнегреческом.

Теперь уже не скажешь наверняка, наградила ли Вулф Септимуса собственными галлюцинациями или придумала их для своего персонажа, а затем приписала себе. Остаются только воробьи. Может, они существовали в природе, а может, и нет. Так или иначе, они присутствуют на странице, двусмысленные и исступленные, чирикая и выводя песни «на длящихся пронзительных нотах, по-гречески, они вместе, оттуда, с деревьев на лугу жизни за рекою, где бродят мертвые, пели, что смерти нет» [46].

•

Я вышла из музея и по пути к замку наткнулась на последнюю отсылку к «Одиссее». Лестница шла вверх по краю обнесенного стеной сада, где росла розовая и белая валерьяна, вызывающее сонливость растение, которое саксонцы именуют «целебной травкой». Ступеньки недавно отремонтировали, и на каждой была выбита фамилия жертвователя. В перечисления имен и бодрые призывы не сдаваться на полдороге вклинилась строка: «Пусть в помыслах твоих Итака будет конечной целью длинного пути». Одиссей стремился именно в родную Итаку, а эту цитату из стихотворения греческого поэта-гея Константиноса Кавафиса, тридцать три года прослужившего мелким чиновником в департаменте орошения египетского министерства, я отыскала лишь по возвращении домой. Стихотворение заканчивается такими строками:

И если ты найдешь ее убогой,

обманутым себя не почитай.

Теперь ты мудр, ты много повидал

И, верно, понял, что Итаки означают [47].

Пчелы налегали на валериану, и, хотя было жарко, горизонт заволакивали облака, темные снизу и невероятно чистые сверху. Пусть в помыслах твоих Итака будет конечной целью длинного пути. Молитесь, храните мысль о Боге глубоко в сердце, веруйте, будьте настойчивы. Но что если Итака — всего лишь остров сирен, место, где останавливается время: неподвижные небеса в конце путешествия? Я давно уже отказалась от веры в судьбу, разве что во мне живет убежденность, что кости порой остаются непогребенными и что меня наверняка переживут пластиковые пакеты, которыми мое поколение разукрасило нашу планету, точно так же как инструменты древних римлян пережили их бренные тела. Забудьте об Итаке. Это утерянный мир, и нет ничего более отрезвляющего, чем знакомство с надеждами умершего на будущее. Но, быть может, именно это и имел в виду Кавафис: Итака лишь побуждает нас двигаться вперед, а в конце странствия исчезает, подобно радуге.

•

Башня-донжон венчала насыпной холм, окруженный рвом, за ней посреди аккуратно подстриженной лужайки росла огромная липа со срезанной макушкой. Я вошла в двери и стала подниматься по крутой лестнице, хватаясь за перила, как подвыпивший моряк. Посетителей не было, только парочка электриков с поджатыми губами проверяла проводку на втором ярусе. Наверху меня ослепил свет, передо мной расстилался город, который Уильям Моррис [48] уподобил «коробу с игрушками у подножия великого амфитеатра белесых холмов». Река, словно расплавленное олово, струилась по полям, на другой стороне узкой долины, по которой она протекала, опять виднелась возвышенность Даунс, точно меловая скала, которую поколения галок изрешетили дырами, чтобы устраивать в них брачные игры.

Держась руками за поручень, я смотрела в сторону моря, поверх городских крыш и потока машин со вспыхивающими фарами, тянущихся по магистрали А27. Равнина Левелс чашей лежит между холмами, изрезанная искрящимися прожилками; река змеится по сочным волнистым заливным лугам, едва достигающим уровня моря. Я перебрала холмы, названия которых знала: Маллинг-Даун, гора Кабёрн, Фирл-Бекон, Блэккап, Беддингэм с двумя искусственными водоемами, Ред-Лайон и Уайт. Холмы на западе оказались мне не по зубам, хотя прямо передо мной торчал странный пригорок Аппер-Райз, прежде бывший островком, изрытым кроличьими норами. Сзади от меня высился холм Оффхэм с лысым меловым склоном, из-за него выглядывала гора Харри. Дежуривший на башне дозорный видел, как на рассвете в Паддоке стягиваются войска принца Эдуарда, а затем мчатся по Уоллэндсу в погоне за плохо вооруженной и безлошадной добычей.