К реке. Путешествие под поверхностью

По поводу психологического запугивания натуралист Энни Диллард писала: «Прошлой ночью… сорок минут я была под стать фотографической пластинке, такой же обостренно чувствительной и немой, я получала впечатления, но они не обращались в слова. Я перестала осознавать себя, теперь мне кажется, что если бы ко мне тогда подвели электроды, то электроэнцефалограмма получилась бы ровной, как линия». Такого рода нарушение самоидентификации и ассоциирование себя с мертвой, безжизненной материей естественно и даже необходимо, когда человек поглощен созерцанием иного мира. Описание Вулф дикой средневековой воды несет налет экстатической самоотреченности, истекающего мира, в котором она растворяется без остатка, и, хотя это чувство созвучно желанию самоуничтожения, вряд ли оно присуще тому, кто разуверился в жизни.

Проблема даже серьезнее. Тенденция выуживать пророчества из обширного архива, оставшегося после Вулф, плохо сочетается с ее собственными мыслями о прошлом. Она экспериментировала с мемуарами, биографией и художественной прозой, и у нее каждый из этих жанров содержал элементы других. Однажды она заметила, что в процессе превращения событий в историю они неизбежно искажаются, поскольку прошлое при изложении обретает форму и связность, которые отсутствуют у настоящего. Этим наблюдением она делится, когда описывает смерть брата как «подделку — похоронный звон, который слышится мне постоянно, — от которой никто не застрахован, если не облечь все в слова».

Действительно, некоторые вещи видны только с расстояния, но, чтобы под таким ракурсом рассматривать жизнь, надо чем-то пожертвовать: когда мы обозреваем прошлое, ретроспективно судим о нем, события приобретают смысл, неуловимый для их очевидцев. И я не верю, что есть хоть один человек на свете, который бы ни разу не мучился от безысходности, от зыбкости реального и его не посещала бы мысль, будто он тычется впотьмах, совершая несвязные и лишенные смысла поступки. «Правильно, думала я, — писала Вулф в дневнике примерно тогда, когда бомбили Уз, — мы живем без будущего. Это странно, но мы уперлись в закрытую дверь». Она говорила о войне, но я полагаю, что ее мысли верны для любой эпохи, падают бомбы или нет. Будущее ведь по природе своей непредсказуемо, и воспринимать каждое происшествие в контексте позднейших событий значит дробить момент бытия, лишая его неопределенности и мимолетности, то есть отличительных признаков настоящего.

При этом нельзя недооценить влияние историй о погружении и выныривании на поверхность, об опускании на дно и смывании водой. Мне особенно запомнились два рассказа на эту тему: один Вулф написала в юности, другой — в свою последнюю зиму. Оба я читала снежным днем в архиве Суссекского университета, где они хранились вместе с письмами Леонарда и Вирджинии в грязно-серых картонных коробках с типичным для библиотек легким запахом тушеного мяса.

Первый рассказ, «Ужасная трагедия на Утином пруду», Вулф сочинила, когда ей было семнадцать, почти сразу же после смерти Стеллы, в подарок подруге Эмме Воган. В нем идет речь о реальном происшествии: однажды поздно вечером Эмма, Вирджиния и ее младший брат Адриан, расшалившись, опрокинули и утопили ялик, что, естественно, вызвало у них приступ истерического хохота. Как и предполагает название, рассказ — неумелая пародия на газетный репортаж, нечто вроде сочинения, которое задают в школе, куда Вулф, разумеется, не ходила, беря уроки древнегреческого у Джанет Кейс и роясь на отцовских книжных полках в поисках других знаний.

Дар Вулф как подражательницы придает ее романам живость — у нее поразительное чутье на диалоги, — а ее сатира сродни чревовещанию. В пародии слог рассказчика напыщенный и непреднамеренно патетический, как у провинциального журналиста, он вольно обращается с фактами и расцвечивает вымышленную трагедию неправдоподобно яркими красками: ужасная смерть трех юных созданий, утонувших в пруду.

•

Вода все поднималась и поднималась, неодолимая и спокойная. Миг бесстрастной решимости, и вот из тепла и радости жизни вас бросает в холодные объятия внезапной, немыслимой смерти — возможна ли более ужасная и более всепоглощающая перемена? Одни, без призора, не оплаканные ни единой душой, они идут на дно, поглощаемые водами пруда, и водоросли (мы полагаем, это был вид Anseria Slimatica) окутывают их зеленым саваном, о чем мы уже упоминали выше.

•

Как бы то ни было, эта проба пера служит действенным предупреждением любому бесцеремонному автору, который пожелал бы живописать кончину самой Вулф.