К реке. Путешествие под поверхностью

Затейливо построенный репортаж сопровождают так называемые «Исправления и дополнения, сделанные одним из утопленников», они не оставляют от первоначального сюжета камня на камне: горе-путешественники живы живехоньки и, мокрые с ног до головы, идут домой, хохоча до упаду. Хотя некоторые натужные шутки понятны лишь посвященным (именно такого рода юмор делал душной атмосферу Блумсбери), меня захватила перекличка двух голосов: первый строчит материал, а второй все переиначивает на свой манер. В заключительных строках вскрывается проблема, которая будет преследовать Вулф до конца дней: как языковыми средствами передать гамму чувств, переживаемых за короткое мгновение. «Мне думается, что человеческий метод выражать свои мысли при помощи звука, образуемого органом речи, очень элементарен, — пишет она, — и его следует заменить хитрым изобретением, способным дать выход, по крайней мере, шести предложениям сразу. У святого Иоанна, счастливца, есть ноты, разговаривающие на множество голосов, но даже это абсолютно не переносит половодья».

Она явно иронизирует, однако последняя фраза выбивается из контекста. Я подумала о полифонии «Волн» — словесных потоках, лавирующих на грани восприятия. Переносить половодье — это выражение очень точно передает намерения Вулф.

Что до второго рассказа, то он не такой легковесный. Он написан за несколько недель до смерти, очевидно, под впечатлением от поездки в Брайтон, описанной в дневнике. Находясь на грани срыва, Вулф досадует на карикатурно-толстую даму, поедающую пирожные в кондитерской «У Фуллера», запах рыбы и смущающие громогласные звуки в тесной туалетной комнате «Суссекского гриля»: возле кабинок стоят две обычные девки, подкрашивают себе губы и сплетничают. Происходящее задевает ее за живое, и она записывает его в нескольких вариантах. Рассказ опубликован посмертно под названием «Туалетная комната», это ее последнее сочинение.

Вариант, который я видела в архиве, был ксерокопией с массой типографских опечаток и перечеркиваний; его заботливо уложили в манильскую папку и сунули на самое дно коробки с набросками. Из-за дефицита бумаги во время войны он был напечатан на обратной стороне двух страниц с исправлениями, вынутых из рукописи «Между актов», хотя сейчас я уже не могу припомнить, какая это была сцена. Рассказ описывает маленький приморский городок, также пропахший рыбой. Его обитатели — старик, с променада созерцающий волны, женщины в туфлях на шпильках и жемчужных ожерельях — походят на раковины, «твердые, но пустые внутри… как будто их вытащили и пришпилили булавкой». В час дня действие — хотя в нем нет настоящего действия — переносится в ресторан, в туалетную комнату на втором этаже, где три женщины наводят марафет, их разговор прерывает звук спускаемой воды, доносящийся из кабинки.

В этом небольшом разделенном пространстве искусственное согласуется с естественным. Женщины разговаривают, их лексикон отчасти позаимствован у брайтонских девок. Они болтают, спускается вода, заглушая слова, бачок опорожняется, они опять принимаются за свое. Эта сцена подчинена ужасному ритму, очень скоро автор отказывается от всех претензий на реализм и обращает женщин обратно в рыбок, издающих «характерный рыбный запах, который, кажется, пропитывает всю туалетную комнату». Рассказ резко обрывается, уходит в сторону, и кажется, будто это последняя отчаянная попытка приукрасить действительность, одно из чудес, творимых морем, способным превращать кости в кораллы, глаза — в жемчужины, смерть — в подводное растение и статичный мираж. «Ночью город выглядит эфемерным. Горизонт мерцает белым. На улицах — кринолины и венцы. Город утонул. И китайские фонарики высвечивают только остов».

Вода придает всему особую красоту. С первого взгляда не догадаться, что она содержит азот, ты не увидишь продуктовых тележек или раздувшегося трупа овцы, выделяющего газы, с глазами, выеденными блестящими юркими рыбешками. Вода скрывает распад, сглаживает края, превращает осколки стекла в зеленые кругляши, выбрасывает на берег и пляж то, что обрело вторую жизнь, — деревья, расколовшиеся на звезды, мутные пластиковые пакеты.

Затем опять возникает зловещий ритм — исчезновение, возвращение. В ранних вариантах рассказа в туалетной комнате присутствует уборщица, женщина, «обитающая в быстроменяющемся водном мире… она колышется, как морская водоросль». Я где-то читала, будто толкающее движение вверх-вниз — имитация травмы, которую Вулф пережила в юном возрасте, став жертвой сексуального домогательства со стороны своего единоутробного брата Джеральда Дакворта, но не думаю, что нужно было так сильно бередить рану, чтобы она не закрылась, — это сладострастный и тошнотворный смысл уступки большей силе.

Дай я тебя обниму — вот что шепчет вода. Откинься назад, останься со мной. Одари меня, и я тебя приласкаю, хотя мои нежности по сути сродни лютости.

***