К реке. Путешествие под поверхностью

В автобиографической книге «Странствие без места назначения» приводится история, произошедшая в семье домработницы Вулфов Луи Майер и тоже иллюстрирующая жесткость Леонарда. У матери Луи был сын-инвалид Тони, в котором она души не чаяла, но, по словам ее старшего сына Гарри, «своей самозабвенной любовью губила свою жизнь и здоровье». Гарри попросил Леонарда Вулфа вмешаться, и в итоге прямо перед началом войны он убедил ее отдать мальчика в дом призрения. Однако ребенок стал сильно худеть, семья забеспокоилась и забрала Тони обратно, пригрозив засудить воспитателей за дурное обращение. Леонард снова помог, однако весьма пренебрежительно отозвался о диких обвинениях, лишь мимоходом добавив, что ребенок скончался неделю или десять дней спустя.

«В слюнявом тупоумии человеческого существа есть нечто мерзкое и отталкивающее», — заметил он, пытаясь проанализировать, почему этот случай задел его за живое. Но даже подобные взгляды, безусловно куда менее приемлемые в нашу эпоху, чем в его времена, не перечеркивают того, что Леонард Вулф положил всю свою жизнь на помощь людям более низкого социального положения. Луи Майер не затаила против него обиды. Она прослужила Леонарду Вулфу тридцать шесть лет, а когда он на девятом десятке заболел, сражалась с фельдшерами неотложки, которые хотели забрать его в больницу, и ухаживала за ним сама с помощью Треки, лишь бы он остался в любимом доме. «В конце концов, нам пришлось нанять двух сестер, а затем пришло время, когда лекарства и процедуры перестали помогать, — писала она. — Но я не отходила от него до самого конца».

Незаметно я дошла до крутой тропы, ведущей в Саутиз. Посреди деревни на верхушке холма под сенью раскидистого вяза примостилась церквушка с округлым куполом. В церковном дворе в пенистом море бутеня пара выпалывала сорняки. Внутри церкви не было ни души, в нефе стояла та особая тишина, которая ощущается очень редко, лишь в старых деревенских храмах. Из-за великолепной архитектуры и убранства кажется, будто камни хранят отзвук песнопений и молитв, годами звучавших в этих стенах. Внутри помещение выглядело самым обычным. Белые стены, пол, вымощенный щербатыми плитами, сводчатый балочный потолок, чем-то похожий на перевернутый киль судна. На штукатурке северной стены — едва заметные следы облупившейся фрески: несколько параллельных линий грязного желтовато-коричневого цвета, смутные очертания человеческих фигур. Изображение на заалтарной арке было в лучшем состоянии: пухлый желтушный херувим, а под ним цитата из 74-го псалма, первая строчка сократилась до Бог есть судия, вторая до — вино кипит, а от третьей осталось единственное слово — буду [58].

Однажды один мой приятель исполнил здесь «Аве Мария», и сейчас мне казалось, что я слышу музыку, старую латинскую молитву, выводимую мальчиком-певчим, она поднимается к куполу и мерцает среди клочьев пыли. «Святая Мария, Матерь Божия, молись о нас, грешных, ныне и в час смерти нашей. Аминь». Я не произносила этих слов уже лет сто, если не считать похорон, и не собиралась сейчас молиться, читать по четкам Пять тайн радостных и Пять тайн скорбных. Но, соскользнув со скамьи, неуклюже опустилась на колени — пусть я и не сохранила веры, но считаю, что чтение Славословий достойно уважения. Я, склонив голову, повторяла «Благодарю Тебя, Господи», первую из выученных мной молитв.

Господь был изображен на витражном окне за алтарем, он стоял в одежде пастуха, с овцой на руках. И мне вспомнилась проповедь другого пастыря, из веслеянской общины [59]. Его звали Джоб, и его рассуждения о траве цитировались в биографии отца М. К. Эшби, Джозефа Эшби из Тисо:

«Я говорю о траве. Из всех даров Божьих именно ее я выбрал темой проповеди. Трава всегда рядом с нами. Она никогда не обманывает наших надежд, даже в том, что касается сельскохозяйственных работ. Она окутывает весь мир точно плащом. Кормит животных, а животные кормят нас. Вечная трава — отдохновение для мыслей. „Я покоюсь на злачных пажитях“. Зеленый цвет травы дает отдых глазам, ее постоянство разгоняет тревоги, а прикосновение летом наполняет тело покоем… Да, трава изгоняет страх перед смертью, ибо человека успокаивает мысль о том, что над его утомленным и израненным телом, обремененным тяжелыми и болезненными воспоминаниями, колышется зеленая травка. В молодости я был слишком поглощен мыслями о себе, ползал по земле, а не воспарял к небесам. Потому-то и требуется обновлять свой дух. Бог в своем милосердии позволяет нам сбросить усталость и похоронить ее под дерном».