К реке. Путешествие под поверхностью

Когда я шла по полям к реке, коровы лежали на солнышке, а болотные лягушки в канавах насмешливо перекликались, хотя я не могла понять, какие звуки они издают: брук-брук-брук или крук-крук-крук. Я присела на корточки — не выглядывают ли из липкой тины маленькие золотисто-зеленые головки? Мне хотелось взглянуть, как лягушка квакает, надувая сероватые пузыри — щеки, они же голосовые мешочки. Туман обособил долину, закрыв Льюис и Ньюхейвен стеной густого белого воздуха. Вода под мостом Саутиз понизилась, и двое каякеров боролись с течением. «Даже у матроса этого не получится!» — выкрикнул один, и, когда я проходила над ними, второй крикнул ему в ответ: «Я просто лечу!» Неудивительно. Река здесь была шириной в добрых девять метров, и гладкая коричневая вода неслась под мостом, одолевая порог, завихрялась, вспенивалась. Временами комок пены отрывался и сонно плыл против течения вдоль берега. Отметина, показывающая максимальный уровень воды, была вся залеплена тиной, и ветер — я принюхалась — уносил с собой манящий солоноватый запах.

Море меняло все вокруг. Из-за отлива обнажились пласты шелковистой грязи, там и сям усеянные лужицами, в которых стаи серебристых чаек ловили червей. Чуть дальше на берегу неподвижно сидели группы точно игрушечных черноголовых чаек, головы их были повернуты на север. Растительность тоже изменилась: полынь и трава уступили место низкорослому морскому торичнику и морской полыни, их бледная тускло-зеленая листва не страдала от соли.

Поле у реки охранял одинокий чибис, и я задержала шаг, чтобы на него полюбоваться. Эта птица — педант. Она делает шесть шагов вперед, а затем замирает. В следующий миг резко разворачивается на девяносто градусов и пробегает еще шесть шагов. Затем замирает и быстро клюет. Ого, опять задвигалась: бросок из четырех шагов, пауза, еще пять, точно заводная птица, кажется, что она вот-вот сорвется с места. Я зову их крылатками, поскольку они летают, раскинув свои короткие и толстые крылья, точно книжные страницы. Но тут над зарослями камышей взмыла цапля, описав над полем тяжелый полукруг, опорожнилась, просыпав град белого помета, и плавно заскользила над рекой, покачивая на ветру массивными крыльями.

Отлив продолжался. На берегу топталась маленькая белая цапля, стройная и изящная, как на японском рисунке, она осторожно ступала вдоль самой кромки воды. Крылья помогали ей удерживать равновесие, делая шаг, она выбрасывала вперед острую головку. В воздухе я приметила еще одну, с желтыми ногами, вытянутыми назад, как у танцовщицы, ослепительно белую, по сравнению с ней даже небо казалось серым. Маленькая белая цапля — новичок в этих краях. Традиционный ореол ее обитания — Южная Европа, Африка и Азия, однако во второй половине двадцатого века он сдвинулся севернее, распространившись на Францию и Нидерланды, а лет двадцать назад, на радость орнитологам, достиг южного побережья Англии.

Не все переселенцы встретили теплый прием. Растения и животные не лишены ксенофобии по отношению к иммигрантам, особенно когда те переселяются не по собственной воле, а по прихоти человека. Тех, что распространяются быстро — серую белку, японский горец, американскую норку, железистую недотрогу, пахнущую дешевыми духами, — встречают в штыки. В них видят угрозу биологическому равновесию и, как следствие, опасность вырождения местной флоры и фауны. Я собственными ушами слышала выступления экологов, ополчившихся на платаны, хотя эти деревья были завезены на наши острова еще в шестнадцатом веке, иными словами, живут здесь дольше многих британцев. Это противоречивая тема, и защитники той или иной позиции не стесняются в выражениях, подобно журналистам «Дейли мейл», выведшим на чистую воду беженцев, которые на пособие сняли шикарный особняк.

Как-то раз я видела в Узе норку. В августе мы с моим приятелем Тони плыли на кремовой надувной лодке от Исфилдского моста. Мы громко плюхали веслами по воде, так как резиновые лодки без уключин — не лучшее средство передвижения, как вдруг он заметил на берегу темную головку, пристально наблюдавшую за нами. Зверек был размером с кошку и с лоснящимся гладким мехом. Через секунду или две он легко соскользнул в воду и появился с другой стороны, разглядывая лодку. Затем опять нырнул и опять возник, на сей раз на мелководье — мы видели его тельце целиком до самого кончика широкого хвоста. Зверек казался настороженным и игривым, самоуверенным, но без обескураживающего крысиного нахальства. Эти американские норки, сбежавшие с ферм либо выпущенные активистами-защитниками животных, истребили популяцию водяных крыс, теперь их считаные единицы и в Суссексе, и во всей стране.