К реке. Путешествие под поверхностью

Что до железистой недотроги, то она обильно произрастает в верхнем течении реки, выкидывая летом крупные цветы, прозванные шлемами полицейского. У недотроги необыкновенно сладкий нектар, привлекающий пчел, а семена разлетаются на расстояние до шести метров. Если хотите кого-то напугать, уговорите его взять в руки зрелую зеленую коробочку — от тепла она взрывается с приятным треском. Густые заросли недотроги заслоняют солнце соперникам, а если выдергивать ее летом, семена, попадая в воду, мигрируют вниз по течению, где образовывают новые колонии.

После приключения с норкой я общалась с активисткой Фонда живой природы, которая между делом обозвала долину Уза пустыней. Я понимала, что она имеет в виду. Понимала, что прежний растительный и животный мир был куда богаче и разнообразнее, что дороги, города и фермы с их выбросами химикатов не способствуют его развитию. Я восхищалась деятельностью фонда: его заботой о среде обитания, неустанными усилиями по защите водяных крыс и черного тополя, радовалась восстановлению популяции выдр. Однако порой от лексикона борцов за охрану природы меня коробит — они склонны принижать то, что есть, и раздувать значимость редких и вымирающих видов. Всю эту неделю я ходила явно не по пустыне, и мне не понять, зачем очернять зверушек, пусть их и пруд пруди, которые отчаянно цепляются за разоренную людьми долину.

Интересно, не является ли эта извращенная неприязнь человека к опасным представителям животного и растительного царства, вредным насекомым и ловкачам своего рода проекцией: а что если железистая недотрога и норка есть темное зеркало, в котором мы видим собственное отражение — человека-разрушителя, человека-сорняка? Кого в конечном счете еще винить в том, что темпы вымирания флоры и фауны приняли лавинообразный характер? Человека, уничтожающего среду обитания, человека, охотой или иным образом истребившего в Великобритании серого кита, серого волка, дрофу, скарабея, плодового шмеля, бабочку изумруд Эссекса, моль пламенную парчу, моль желтую с изморозью, непарного шелкопряда, бабочку пестрокрыльницу изменчивую, бабочку лесную голубянку, моль волнянку тростниковую, бабочку парусника. Если разрушить среду обитания, уничтожить пищу — в случае парусников — гирчу, то вид исчезнет. У него, по прекрасному выражению Уильяма Берроуза, не остается даже призрачного шанса.

Заметьте, что при этом человек прилагает неимоверные усилия, чтобы восстановить исчезнувшие виды в прежних ареалах обитания. Недавно мне на глаза попалась статья о расселении дроф на равнине Солсбери. В Британии этих птиц истребили охотники в девятнадцатом веке, а попытка в 1970-е восстановить популяцию провалилась: выращенные в неволе птенцы оказались слишком домашними, чтобы выжить в условиях дикой природы, а шестерых скитальцев, случайно залетевших в Суссекс, в 1980-е перебили — случайно или нарочно — охотники на уток. На сей раз завезенных из России птенцов кормили с помощью муляжа в виде головы птицы-матери, а исследователи закутывались в светоотражающие балахоны, скрывающие человеческие фигуры. Сейчас мне это событие представляется водоразделом, положившим начало эволюции. Когда Бог наказал человеку наполнить землю, не именно ли это он имел в виду?

Из меланхолии меня вывели два травника. Они стояли в шести метрах друг от друга и кричали, их клювы тряслись, когда из них вылетало пронзительное «пью-пью». Должно быть, я их спугнула, поскольку оба одновременно вспорхнули, под крыльями мышиного цвета мелькнула белая подпушка. За ними вдали показались ньюхейвенские журавли, их силуэты отпечатывались на небе, которое смахивало на гигантскую макрель: четко прорисовывались рыбьи ребра, солнце терялось в области желудка, хвост нависал над деревней Тарринг-Невилл, а голова — над холмами Телскомб-Тай.

Полдень миновал. Поверхность реки слегка мерцала, на дальнем берегу по долине бежал поезд. Напротив виднелись летние коттеджи, по моим прикидкам, я точно попадала на причал, где ходил старый паром. Если верить карте, домик паромщика по-прежнему стоял у слепого рукава реки, исчезающей голубоватой прожилки, бесполезной, как аппендикс. Видимо, когда-то паром ходил дважды в день, возил работников на ферму и обратно. Судя по всему, его тащили на веревках, а однажды он дал течь и утонул вместе с пастухом по имени Оливер Саймонс и его стадом из пятидесяти восьми овец.