Шагая по предгорьям, мы вырабатывали свой собст-венный ритм движения. В прошлый раз я на собственном горьком опыте убедилась, что попытки забежать вперед не приносят ничего хорошего. Я осматривала и старалась запомнить увиденное: молитвенные флаги вдоль подвесных мостов, через которые мы пробирались; яки, нагруженные яркими баулами с эмблемами
План состоял в том, чтобы совершить восхождение на гору Лобуче, ближайшую вершину в 6118 м, чтобы избежать одного акклиматизационного прохода через ледопад Кхумбу. Когда мы установили палатки у подножия Лобуче, я узнала характерный лающий «кашель Кхумбу», он раздавался в лагере повсюду. Я также слышала более влажный и хриплый кашель, который указывал на вирусный бронхит. Я полагалась на политику Дэниела, настроенного «не брать пленных» и разделить больных и здоровых, чтобы предотвратить распространение инфекции, но, в отличие от первого похода на Чо-Ойю, где у него была карантинная палатка, знакомая вашей покорной слуге, теперь ему, казалось, было все равно.
Я старалась садиться как можно дальше от всех, кто выглядел больным или издавал соответствующий кашель. Негласный кодекс поведения альпинистов призывает каждого быть честным с самим собой и изолироваться по мере необходимости, чтобы не заразить остальных, но, к моему отчаянию, кашель – и безрассудное поведение – не прекращались.
Погода обернулась против нас, и настроение снизилось синхронно со спускающейся облачностью. Тем не менее на следующее утро мы поднялись на Лобуче до половины и спустились обратно. Похолодало, и я сделала то, чего никогда раньше не делала: натянула две пары носков. На полпути к вершине стопы онемели от слишком сильного сжатия. Стараясь восстановить кровообращение, я, должно быть, выглядела так, словно выбиваю чечетку. К счастью, Курт Ведберг, основатель
– Ну-ка, ну-ка, стой. Снимай ботинки и носки.
– Что? Здесь? – переспросила я. – На снегу?
Он кивнул, снял пуховик и расстегнул рубашку. Через полминуты я лежала на спине, упираясь голой ступней в его обнаженную грудь и пыталась не вскрикивать от жгучей боли при восстановлении циркуляции крови. Онемение сменилось неописуемой болью. Не похожей на накопление молочной кислоты. Ощущение было незнакомым, внутри будто визжали злые духи, а по всем сосудам бежал антифриз, сжигая меня изнутри. Курт энергично растирал мои ступни и лодыжки, не обращая внимания на мое огорчение, смех вокруг, подначки со всех сторон типа «Жгите, ребята!» и работу камер папарацци, запечатлевшие множество, хм, неловких кадров. За ужином все продолжали смеяться над случившимся. Йоханнес, посыпая солью мои душевные раны, развлекал нас новыми виршами об озябших ступнях на мотив старой мелодии Барри Манилоу. Ему почти удалось отвлечь меня от осознания того факта, что кашляющих стало заметно больше. Наконец, я пихнула Дэниела локтем и заговорила.
– А ты помнишь, как на Чо-Ойю ты практически изолировал меня за один-единственный чих?
– Ой, да ладно тебе. Кашляет всего пара человек, – сказал он, пожав плечами.
– Хватит и одного, чтобы заразить всю команду. Именно это ты вбил мне в голову, когда отправил в чистилище, которое мы называем лазаретом.
– Просто следи за своим состоянием, а я позабочусь об остальном.
На следующий день на Лобуче мы поднялись довольно высоко, а затем построили палатки, чтобы отдохнуть перед тем, как отправиться на вершину. Я заметила двух незнакомых альпинистов на противоположном берегу небольшого озерца, и Дэниел сказал:
– По-моему, это Ули Штек.
– Да быть того не может, – я посмотрела поверх очков.
Как оказалось, может. Это и правда был человек-легенда. Я схватила Эмму в качестве моральной поддержки, и с подношением в виде шоколадных батончиков мы направились знакомиться со «Швейцарской машиной». На мне как раз была куртка, модель которой он разработал сам.
– Она классная, – сказала я ему, – но неужели обязательно надо было делать женскую куртку розовой?
– Маркетинговый ход, – ответил он с застенчивой улыбкой. – Что я мог поделать?