К величайшим вершинам. Как я столкнулась с опасностью на К2, обрела смирение и поднялась на гору истины

Акклиматизация продолжалась, и шли недели. Рассел Брайс объявил, что Himex отменяет свою экспедицию из-за условий в ледопаде Кхумбу, где над тропой, по которой движутся альпинисты, нависает колоссальных размеров кусок ледового покрова Западного плеча Эвереста. После этого другие стали сомневаться в своем решении остаться. Некоторые из отбывающих членов команды были в ярости, другие, как я подозревала, втайне радовались возможности как можно скорее убраться из базового лагеря. В то время некоторые критиковали Рассела, но два года спустя он оказался прав. Тот самый серак рухнул, убив шестнадцать шерпов, и число погибших за сезон увеличилось сразу в два раза.

Наша команда решила остаться. Мы добрались до первого лагеря, нервно поглядывая на зубчатый гребень Нупцзе, высматривая падающие камни, глядя на сераки так пристально, словно наш взгляд мог задержать их обрушение. На следующее утро мы двинулись вверх по Западному Куму, уходящей вверх ледниковой долине между первым и вторым лагерями. Долина прекрасна: сверкающее море сползающего сверху снега и льда, ее рельеф относительно несложен, но в дневные часы это жуткое место – ослепительный блеск снега и жара до 40° по Цельсию, отчего, двигаясь в пуховике, рассчитанном на восхождение к вершине, чувствуешь себя, как в духовке. Умение правильно рассчитать слои одежды – скорее тонкое искусство, чем наука. Если станет слишком жарко, высотная болезнь вызывает головокружение, тошноту и головные боли. Обезвоживание – всепоглощающая физическая жажда и душевная пытка, когда ни о чем не можешь думать, она не дает сосредоточиться на самом нужном в данный момент. Если вспотеешь и начинаешь снимать сырую одежду, холодный ветер режет мокрое тело, как мачете.

На этом этапе маршрута было несколько лестничных переходов – вертикальных, по одной – двум снежным стенам, и горизонтальных, через трещины, но по большей части мы шли по относительно ровной местности. Финджо Дорджи и я нашли общий ритм и пробились в первые ряды, что позволило нам первыми прийти во второй лагерь и дало мне возможность выбрать палатку для размещения. Из моей открывался прекрасный вид на Стену Лхоцзе, который, как мне показалось, понравится Эмме. Я слышала по радио, что ее тошнит, поэтому подмела пол нашей палатки, разложила ее вещи и свои и надула оба коврика, чтобы она смогла, как дойдет, сразу устроиться отдыхать.

– Ты почувствуешь себя легче, как только тебя вырвет, – сказала я ей, и так оно и оказалось.

Ей приходилось чертовски тяжело. Я предложила лекарство от тошноты и дополнительные «подушки» из нашей одежды, напиханной в маленькие наволочки. Невероятно измученные, мы лежали и едва замечали величие Стены Лхоцзе перед нами: 1125 м отвесного льда, подъем на которые потребовал бы технического мастерства и готовности двигаться только вертикально вверх. В тот момент мы не могли даже представить себе такое. Откинув входной клапан палатки, чтобы впустить немного свежего воздуха, я притворилась, что протягиваю Эмме воображаемый пульт дистанционного управления и предложила:

– Вот, держи. Попробуй включить горный канал!

– Ну-ка, интересно, что там идет сейчас? – она махнула воображаемым пультом в сторону открытого дверного проема и притворилась, что нажимает кнопки. – Ух ты, смотри, там показывают горы!

Невдалеке от нас один из товарищей по команде вылез на порог своей палатки без рубашки. Он мочился в бутылку.

– Ой-ой, – спохватилась Эмма. – Кажется, это Nat Geo.

Мы помолчали, не желая смущать его, но, когда он застегнул молнию и скрылся в своей палатке, расхохотались, как школьницы.

– Жаль, что это не сам… Ну, ты знаешь, о ком я, – сказала я, и да, она поняла, кого я имела в виду.

Прошу прощения у читателей мужского пола, но в дамской комнате разговоры ведутся ничуть не менее приземленные, чем в мужской раздевалке. Мы лежали и сравнивали мужиков из команды: кто был недурен собой; кто красавчик, но, возможно, у кого не самый длинный инструмент; и кто, как мы подозревали, ставил рекорды при общении с бутылкой для мочи. Затем мы перебрали, что у нас было с собой для перекуса. Чем выше забираешься, тем хуже аппетит, а Каджи был шеф-поваром выс-шей категории по сравнению с угрюмым поваром, который готовил еду выше ледопада. Он обычно подавал то, что мы называли «дерьмом в квадрате» – тарелка была разделена на четыре равных квадратика, и в них лежали порция консервированного тунца или сардин, комок слипшейся лапши, кучка консервированной фасоли и горка комковатого риса. Если повезет, попадался еще кусочек тушенки Spam. Или же нам доставался военный комплект готовых консервов, которые оставалось только разогреть, причем они попадались как в пределах срока годности, так и просроченные.