Как я разлюбил дизайн

«Дизайн должен быть честным», – говорил Солтан. Тот же принцип провозглашал Дитер Рамс, дизайнер фирмы Braun. Когда мы вспоминаем эти слова, у нас перед глазами возникают образы солидных и дорогих предметов для дома. Радиоприемников, адаптеров, наушников. Знающих себе цену и достаточно самоуверенных, чтобы не притворяться.

Игра в искренность бывает забавной, когда в ней участвуют солидные, дорогостоящие предметы. Вилла в частном секторе. Легкоатлетический стадион. Беговые дорожки. Бассейны. И она перестает быть приятной, когда касается спального района, больницы, лагеря.

* * *

Один из проектировщиков Аушвиц-Биркенау был выпускником Баухауса – Хогвартса архитектуры двадцатого века.

Парень проводил время в просторных, залитых солнцем аудиториях, которые мы знаем по тысячам фотографий. Сидел на мебели из гнутых труб. В столовой Баухауса ел с квадратных тарелок. Прилежно выполнял студенческие проекты. Изучал теорию современной урбанистики. А позже применял ее, планируя расположение бараков и объектов, которые обозначил на чертежах как «душевые специального назначения».

В 1972 году против него даже возбудили процесс, но венский суд его оправдал (какая неожиданность).

* * *

Когда дизайн начинает быть с нами искренним, это означает, что мир уже поставил на нас крест. Он больше не хочет нас убеждать. Не верит в нашу покупательную способность. Не нуждается в нашем голосе. Нашей совести и нашем мнении. Это называется жестокостью, не так ли? Момент, когда мы начинаем бояться.

* * *

Больница, в которой лежит моя мама, напоминает панельный дом. Я постоянно теряюсь. В коридорах между отделениями образовались небольшие базары. Магазины и ларьки. Банкоматы и автоматы с кофе. Серый пол. Серые двери. Запах обеззараживающих средств.

– Добро пожаловать, пациент. Код твоей болезни не предвещает ничего хорошего, однако мы проведем необходимые процедуры – в пределах указанной в контракте суммы.

Самый гуманный акцент во всем этом – листок бумаги с надписью «Лифт не работает». Он висит на двери кабины. Кто-то написал текст ручкой, букву Е – в форме перевернутой тройки.

Свеж ы й

Всякий раз, когда мне приходится писать это прилагательное, мои пальцы замирают над клавиатурой. Помню, как отец сделал ошибку в этом слове на пробном выпускном экзамене. Секунда замешательства, а потом я вижу разноцветные кляксы.

На афише к какой-то выставке Свежый написал автопортрет. Грудь покрывали разноцветные брызги. Очевидная отсылка к его динамичному стилю и не менее очевидная аллюзия на позолоченную грудь Брежнева. «Свежий укроп» – «и», как надо. Брызги и пятна, «Вальдемар Свежый» – «ы». Кризис миновал.

* * *

Я любил его больше всех на свете. Он не играл в головоломки. Его не интересовали интеллектуальные ребусы. Он был любителем внешних эффектов. Фокусник, который умел произвести впечатление. Шел своим путем. Раз-два. Здесь припорох, там шлепок кистью, пара бликов – и вот уже Фернандель улыбался как живой. Лучше всего у него получались джазовые трубачи (черные лица и взрывающиеся фейерверком трубы). Джимми Хендрикс тоже вышел недурно.

Больше всего мне нравились суперобложки «черной серии» PIW (58). Свежый нарисовал для нее десятки маленьких плакатов. Другое дело, что он не тратил время на чтение книг, которые иллюстрировал. Профессора Пнина наделил седой шевелюрой, комплектом бакенбард и кустистых бровей. Это несколько ошарашивало, учитывая, что во втором предложении романа мы читаем о смуглом черепе и черепаховых очках, скрывавших «младенческое безбровие». Самое забавное, что неточная обложка, которую нарисовал Свежый, лучше американской. Притом что в 1957 году Милтон Глейзер работал под пристальным надзором самого Набокова.

* * *

Свежый махал кистью с невероятной скоростью, никто и ничто не могло за ним угнаться. Убедительность его картинок не оставляла места спорам о деталях. Кроме того, он не стремился выпендриться, его отличала абсолютная прямолинейность.

Когда в 1966 году Генрих Томашевский (59) рисовал «Битлз» (для обложки майского номера «Ты и Я»), он предложил сотрудничество сыну, тогда еще совсем малышу. Пол и Ринго изображены в забавной детской манере.

Когда за ту же тему взялся Свежый, у него получился не просто плакат, а мечта фаната – словно только что доставленный из Ливерпуля. Заграничное качество и ни капли высокомерия. Ребята выглядели как живые. Поэтому многие годы плакат с «Битлз» казался мне шедевром.

* * *

Мои детство и молодость прошли впустую. Я не слушал «Роллинг Стоунз» и «Депеш Мод». Моими рокерами были графики.

Ни одного из них я не знал. Понятия не имел, как они выглядят. Иногда в каком-нибудь альбоме WAG (60) или в журнале «Проект» я натыкался на черно-белую, давно потерявшую актуальность фотографию. А вообще там были только плакаты.