Как я разлюбил дизайн

Список возглавляет Генрих Томашевский. Заставляющий робеть всезнайка. Помню плакат на тему мира – карандашная закорючка, зеленый клевер и четыре мазка краски. «Значит, так можно?» – думал я. Видимо, можно. В конце концов, этот безумный плакат годами висел на всех заборах от Буга до Одры. Он проник даже в нашу школу – чудовищное гнездо консерватизма, скуки и безвкусицы. Томашевский обладал безоговорочным правом на развязность. Разрешением на сарказм. Лицензией на юмор. Он мог шутить над заказчиками. Мог смеяться над публикой. Мог в 1983 году нарисовать зеленую ногу, показывающую знак «виктория».

Единственная проблема – он, конечно, указывал новые пути, но никого не пропускал вперед. Шагал прямо к цели, а потом приколачивал табличку: «Я здесь был». Устанавливал новые законы, но только сам мог им следовать. Трудно назвать учителей Томашевского, но и последователи в сравнении с ним меркнут. Название посмертной выставки – «Я был, чего и вам желаю» – прозвучало несколько насмешливо.

Есть у меня сомнения относительно его пресловутых педагогических успехов. Кажется, больше всего он услужил своим студентам и последователям во Франции. Они были в более выгодном положении: оригинал находился на безопасном расстоянии.

* * *

На противоположном полюсе стоял Роман Чеслевич.

Томашевский был импрессионистом. Чеслевич имел открытую кредитную линию у Родченко.

Томашевский иронизировал. Чеслевич пылал, шумел, ударялся в пафос (открытые рты, худые дети, броненосец «Потемкин» и «Che si!»).

Томашевский рисовал. Чеслевич вырезал и растеризовал.

Томашевский остался в Польше. Чеслевич уехал во Францию и в каком-то интервью пробурчал что-то нелестное о тех, кто довольствуется в работе заслюнявленным карандашом.

* * *

Были и другие. Млодоженец (61). Рассматривая иллюстрации к «Хоббиту», я представлял его дружелюбным гномом, шлифующим буквы и формы. Замечник (62), который манипулировал фотографиями без компьютера. Хильшер (63), Гурка (64), Урбанец (65)… Поразительно, какими разными они были. Это потом живые интеллигентные люди стали частью искусственного образования, именуемого польской школой плаката. Определенное сходство, второстепенные черты их творчества объединились в набор приемов, характеризующих наш национальный стиль.

* * *

Они расцвели в середине пятидесятых. Следующее десятилетие стало графическим летом любви. После шестьдесят восьмого года ничто уже не было прежним. Семидесятые как-то прошли… В восьмидесятых было совсем плохо. Художественным стилем польского плаката маскировали окончательный упадок полиграфии, экономический кризис, политическое насилие и крах культуры. В восьмидесятых польские типографии уже были не в состоянии отпечатать хотя бы один чистый цвет. А серо-зеленые крылья, когти, глаза и карандаши служили дежурным набором реквизитов, позволяющих построить элегантную, пустую визуальную метафору. Настоящий дизайн спустился в подземные переходы и подпольные издательства. Или его вовсе не было.

* * *

После 1989 года польский плакат постигла участь рудника или колхоза. Оставшийся без государственной поддержки, изнуренный, ассоциирующийся с ушедшей эпохой, он оказался никому не нужным. К тому же появились компьютеры. Новые возможности, навыки и направления. Возраст тоже сделал свое дело. Плакатисты остались в прошлом, словно звезды немого кино. Или фабричные рабочие, которым сказали, что никто больше не хочет покупать их продукцию. Они были хороши, пока отсутствовала конкуренция. Теперь можно купить вещи покрасивее.

Ирония плакатов

На польском плакате к фильму «День шакала» мы видим историю в картинках. Последовательность из трех кадров. На первых двух изображен силуэт де Голля навытяжку (огромный носище, кепи, на заднем плане – французский флаг). На третьем рисунке голова генерала опущена, а за спиной государственного мужа разрываются четыре черные кляксы. Это отсылка к кульминационной сцене фильма: Эдвард Фокс нажимает на курок в тот момент, когда генерал (цитирую по литературному первоисточнику):

торжественно приложился губами к щеке ветерана (66).

Чтобы дотянуться до щеки, ему приходится наклониться. Чмок! Пуля не достигает цели, потому что Шакал не предвидел этого жеста, «так популярного у французов и других народов, исключая англосаксов». Французский президент избегает смерти благодаря культурным различиям.

В середине семидесятых годов общественность не могла не знать, что покушение OAS (67) провалилось, а де Голль умер в своей постели. Тем не менее плакат Эрика Липинского (68) – чистый, настоящий спойлер. К тому же вводящий в заблуждение, потому что… (посчитайте следы от пуль).

Однако в моем рейтинге он занимает лишь второе место в своей категории. Первое досталось дешевому изданию Агаты Кристи, где на обложке изображено решение детективной загадки (револьвер был в цветочном горшке! в горшке!).

* * *

Еще плакаты играли роль смехойлеров. Намеренно или случайно высмеивали свою тему.