Как я разлюбил дизайн

В начале девяностых на Маршалковской – а может, на Познаньской (89) – открылась небольшая закусочная под названием «Максибургер», «Амербургер» или что-то в этом духе.

Вокруг бушевала инфляция, и за каждой цифрой тянулся шлейф нулей. Стопку банкнот можно было поменять на, кажется, первый в Варшаве гамбургер. И даже больше чем гамбургер. Это была мечта, завернутая в салфетку. Культ. Воображаемый мир. Материализация тоски и надежды.

Из-под огромных булок вываливались кольца лука, помидоров, ломтики сладкого перца, листья салата и капусты, маринованные огурцы. Не говоря уже о котлете. Даже кунжутные зерна были неестественно огромных размеров. Те первые гамбургеры напоминали уменьшенные рога изобилия.

* * *

Ну а потом в Польшу пришла сеть «Макдоналдс».

Интернет помнит, так что к вящей радости молодежи можно еще найти фотографии, снятые во время торжественного открытия первого ресторана на Маршалковской. Зеленые фартуки, новенькие рубашки персонала, а за столиками – весь цвет политики, спорта и искусства тех лет.

Легко смеяться над выражением счастья на лицах собравшихся гостей. Однако стоит вспомнить исторический контекст: в 1992 году Польша еще не вступила ни в НАТО, ни в Евросоюз. Наличие «Макдоналдса» ярче всего подтверждало, что мы – часть западного мира, служило гарантией безопасности и охранной грамотой. Бумажные коробочки с картошкой фри и малюсенькие пакетики с кетчупом символизировали политический и цивилизационный успех. Да, знаю, все это – ерунда, хотя подозреваю, что национальные гарантии безопасности, которые мы получили в последующие годы, столь же сомнительны.

Сами же чизбургеры оказались так себе. Котлета, засунутая в губчатую булку, пара кусочков сыра, жухлый салат – бледный отголосок пышного амербургера. Но несмотря ни на что, перед американской мечтой толпились очереди, а отечественный умелец-идеалист вскоре свернул бизнес.

* * *

Думаю, мы склонны идеализировать новую эпоху. Как дети в начале учебного года, с комплектом учебников и чистыми тетрадями, пытаемся угадать, чего от нас хочет учительница. И верим, что наши усилия будут вознаграждены.

Поэтому лучшие произведения – гамбургеры и графические проекты – у нас получаются тогда, в начале, пока мы еще не открыли истинные правила игры и не научились экономить силы. Пока эпоха не объяснила, чего же она на самом деле от нас ждет. А ждет она совсем немногого.

Тема уродства (или мастер и подмастерье)

В 1991 году один режиссер придумал цикл программ под оригинальным названием «Беседы мастера и подмастерья». В мастера должен был перевоплотиться писатель и парламентарий, считавшийся тогда железным кандидатом на Нобелевскую премию. На роль подмастерьев выбрали несколько старшеклассников. Нас специально освободили от уроков.

Авторитет проживал в варшавском районе Нижний Мокотув, в темной квартире с кучей приблудных собак. Стоило камере включиться – и литератор заводился, как мотор. Разгонялся медленно, набирал высокие обороты, слегка при этом плюясь. Наконец он достигал апогея и начинал громыхать. В тот же миг просыпались собаки и принимались лаять. Съемки останавливали, свора успокаивалась, писатель замирал. По знаку начинал сначала – и все повторялось в той же последовательности.

Беседа выглядела так:

– Год назад рухнул коммунизм, – заводил одноклассник, – у нас теперь свободная Польша, свободный рынок и все такое. Так почему же вокруг сплошное уродство?

Ответа я не помню. Впрочем, что авторитет мог ответить? Наверняка то же, что и обычно. Что прошел только год, что трудные реформы, что годы халтуры. Вскоре все заглушил неистовый собачий лай. Оператор вытер пот с камеры. Псы задремали. Некоторых после непродолжительных переговоров удалось вытолкнуть в коридор.

– Так вот, я спрашивал, – продолжал одноклассник, – почему…

– Без «я спрашивал», – попросил режиссер, – и без «так вот».

– Ну, я же спрашивал, почему в Польше все такое уродское? Например, едешь на электричке, – одноклассник ездил в школу на электричке, – везде сплошная грязь и, извините за выражение, свинарник…

Писатель наморщил бровь, дав понять, что внимательно слушает вопросы молодежи (с каждым дублем этот жест выходил у него все лучше). Стал задумчиво цедить слова. Медленно, затем все быстрее… Сигнал подала одноглазая дворняга, прикорнувшая на диване. На этот раз все было еще хуже – часть стаи, оказавшаяся в коридоре, пыталась вышибить дверь. Лай сопровождался скрежетом когтей. Овчарка пробовала сожрать ручку. Мопс делал подкоп. Режиссер размышлял, не поехать ли ему в Нагорный Карабах.

Дверь поддалась. Воссоединившаяся стая окружила хозяина, чему сопутствовали многочисленные подпрыгивания и виляния хвостами. Затем собаки заняли свои места. Угомонились и задремали. Режиссер подал знак.

– Я говорил об остановках, – напомнил одноклассник. – Вы вообще видели, какой там…

И тут произошло нечто неожиданное. Великий писатель сорвался с места и взревел:

– Что за дрянь! Прицепился же к этим остановкам, дрянь такая!

Собаки оцепенели от удивления.