Как я разлюбил дизайн

[они] отсмотрели кадр за кадром шесть часов хроник восстания. С использованием новейших технологий раскрасили кадры. Проверили, какие использовались красители для тканей и какие использовались продукты на кухне, чтобы даже цвет супа был аутентичным. (…)

– В фильме есть сцена, в которой женщина на кухне наливает суп из большого котла. Возникает вопрос, что это за суп. Если томатный, он должен быть красным. Внимание уделялось каждой детали.

Действительно ли мир был других цветов, или это мы хотим его видеть в гамме фотопленки AGFA? Одной рукой мы осовремениваем фотографию, другой – патинируем ее. Таким образом умершие возвращаются, но сохраняют дистанцию. В конце концов, они лучше нас, правда?

* * *

У желания раскрашивать фотографии есть аналог – потребность состаривать новые снимки.

В телефонах, компьютерах и фотоаппаратах куча фильтров, позволяющих добиться этого эффекта. В приложении Hipstamatic можно сымитировать несовершенство старых фотопленок. В других программах достаточно выбрать опцию «good old day», «old photo»[15] чтобы испортить нашу фотку, поцарапать эмульсию, обесцветить и убрать резкость.

Это ностальгия? Возвращение к выцветшим альбомам детства? Или попытка выделиться: я был цветным, когда это еще что-то значило.

Черная спираль

Не то. Опять не получилось. Может, в другой раз. Дизайну сопутствует надежда. Воплощение приносит разочарование. Иногда разочарование может быть больше, иногда меньше. Иногда оно – лишь тень, ложка дегтя, побуждение к следующей работе.

В сытые годы мы печатали много работ, пользуясь помощью пана Мирослава. Технолога печати. Посредника. Эксперта и большого оригинала. В хорошие времена мы вели долгие беседы, стоившие каждого злотого его маржи.

– Пан Мирослав, где календари?

– Плакаты готовы, сложены, доставлены клиенту…

– Я спрашивал о календарях.

– Вкладки для Тшебятува (110) в Пиле (111)…

– Знаю. Что с календарем?

– Пан Марцин, правду говоря, календарь тоже уже как бы вроде и готов. Мелованный глянец, матовая пленка, все собрано.

– И?

– Только, правду говоря, есть проблема под названием «человек с черной спиралькой».

– Пан Мирослав, у вас еще нет календарей?

– Пан Марцин, я не могу их переплести, потому что у меня нет черной спиральки, а в это время года человек с черной спиралькой – все равно что бог. Я ему ничего не могу… Вы ему ничего не можете… Даже президент ему ничего не может… Скажите спасибо, что он вообще согласился нам эти спиральки, так сказать, устроить.

– Но, пан Мирослав, все должно было быть готово в сентябре. Это же школьный календарь, боже мой!

– Пан Марцин, все месяцы уже отпечатаны. Все семь.

– А конверты?

– С конвертами все в порядке. Штанцовка – загляденье. Как раз сейчас штанцуются. Завтра их еще штанцуют, а послезавтра я заберу их с клеильного станка. Или в четверг.

– Господи!

– Радуйтесь, вполне возможно, кто знает, может, в конце концов конверты все-таки будут. Знаете, какая ситуация в стране? Меня тут как раз другой клиент по телефону умоляет, чтобы я отпечатал ему картонные папки… А я не могу, потому что во всей стране нет картона с белой оборотной стороной. Пан Марцин, в нашей любимой Республике Польше не осталось картона с белой оборотной стороной! И его не будет до декабря. Человек с белым картоном – еще больший бог, чем человек с черной спиралькой.

– Ладно, когда конверты наконец будут, и календари, и черная спираль, вложите календари в конверты…

– Ну…

– Что значит «ну»? – спрашиваю с подозрением.

– Вложить, извиняюсь, не так просто.

– Они не подходят?!

– Раз уж вы спрашиваете, то я отвечу: один параметр нам чуть-чуть не удался. Зато другой – идеальный.

– (мой стон).

– Пан Марцин, не волнуйтесь. По длине календарь входит идеально. А вот по ширине он уже так идеально не входит. Но мы все сделаем, лишь бы только человек с черными спиральками не подвел.

«Я уже видел такие фильмы»

Над нашими усилиями несется скучающий голос режиссера Бурского.

Это моя любимая сцена из «Человека из мрамора» (112). Режиссер Бурский только что прилетел с какого-то фестиваля (аэропорт, красный БМВ, Лазенковская трасса). Вскоре он едет в Прагу. В жолибожской вилле Агнешка рассказывает ему о своем фильме. Бурский не в восторге:

– Такие разговоры перед камерами… Такое cinéma verité[16]… Но это уже было…

Потом добавляет:

– Ну, любопытно; но я уже видел такие фильмы.

На первый взгляд, он дважды повторяет одно и то же. Но между «уже было» и «я уже видел» – огромная разница.

Проблема не в том, что все уже было. Это ведь очевидно. Хуже, что мы это всё видели. А если нет, то скоро увидим.