Как кошка смотрела на королей и другие мемуаразмы

В совсем другое время, видимо, где-то в середине 1990‐х, благодаря тогдашнему послу Пьеру Морелю и его жене Ольге (в этой паре, напротив, русского происхождения была жена) переводчики с французского стали бывать в резиденции посла, и однажды я удостоилась приглашения на обед по случаю прибытия в Москву Антуана Галлимара, наследника славного рода и владельца одноименного парижского издательства. Причем честь мне была оказана такая большая, что за столом я сидела непосредственно рядом со знаменитым гостем. Где-то за сыром он завел со мной геополитическую беседу и поинтересовался, сильно ли я ущемлена тем, что Россия утратила свои главенствующие позиции в Африке. Поскольку это было последнее, что меня волновало в тот момент (да и сейчас ничего в этом отношении не изменилось), то я, недолго думая, отрапортовала, что не только не ущемлена, но, пожалуй, даже радуюсь: а что, собственно, мы там забыли, в этой Африке? И вот тут произошел случай, говоря научным языком, полнейшего провала кросс-культурной коммуникации, который я точнее всего могу описать с помощью сравнения: у меня было ощущение, что мой сосед стремительно отъезжает от меня на льдине и между нами с каждой минутой ширится пропасть, заполненная холодной водой. Сидевший с другой стороны от меня прекрасный Алексей Берелович, тогдашний атташе по культуре, одинаково хорошо понимающий и французские, и русские обстоятельства, от смеха чуть не свалился под стол и удержался только из почтения к дипломатическому этикету.

Il est stalinien?

Та же середина 1990‐х годов, большая русско-французская конференция в Москве. Я сижу рядом с коллегой из савойского города Шамбери Жаном-Луи Дарселем, лучшим знатоком творчества Жозефа де Местра и вообще прекрасным человеком. А другой, русский коллега читает доклад. Коллеги этого уже нет на свете, и, что называется, не тем будь помянут. Но тот доклад, который он читал, извел всех присутствующих. Длился он не положенные 25, а добрых 45 минут, если не целый час, но уже на пятнадцатой минуте понимать смысл этой речи перестали даже русские слушатели. А французам приходилось еще тяжелее (синхронного перевода не было; я пыталась резюмировать Дарселю на ухо краткое содержание, но содержание ускользало). Все ерзали и страдали (смартфонов еще не изобрели, и заняться было решительно нечем). И наконец измученный Дарсель, видя, что и остальные слушатели не очень-то довольны происходящим, прошептал мне на ухо: «Il est stalinien?» То есть он решил, что этот нехороший человек, который говорит уже час и всех утомил, – сталинист. Сталинистом-то докладчик как раз не был, что мы безусловно причислим к его достоинствам. Но слушать его от этого легче не стало. И я ответила Дарселю неполиткорректно и в сущности неправильно: «Нет, он хуже».

И еще короткое воспоминание о том же Дарселе: когда он пригласил меня прочесть лекцию в его университете и мы с Костей приехали в Шамбери, профессор не мог прийти в себя от изумления, когда выяснил, что le jeune Konstantin n’a jamais vu la montagne. Ему, жителю города, который весь окружен горами и где, если встать вот на это место и посмотреть во-он туда, можно увидеть Монблан, поверить в то, что юный Константин никогда не был в горах, было совершенно невозможно. Юный Константин вообще за свои тринадцать лет никуда, кроме подмосковной дачи, не ездил, какие уж тут горы. Но после Шамбери эта лакуна была ликвидирована.

Интервью с Байкалом

Дело было, по-видимому, в 1996 или 1997 году, вскоре после того, как мы с коллегами выпустили первое издание «России в 1839 году» Астольфа де Кюстина, о чем уже шла речь выше. И мне позвонил некий французский радиожурналист, который пожелал взять у меня по этому поводу интервью. Я к тому времени и по-русски-то, пожалуй, никаких интервью еще не давала, а тут – по-французски! Назначено мне было прийти в квартиру около «Белорусской». Очень милый француз стал меня расспрашивать, что и как, и я, уверенная, что это мы еще только изготавливаемся, совершенно не волнуясь стала ему объяснять – разумеется, по-французски – про Кюстина и как его воспринимали в России. Минут 15 объясняла. После чего с прогулки вернулся помощник журналиста с прелестным спаниелем. Спаниель Байкал довольно громко сказал «гав», а я не так громко сказала: «Pardon!» Хотя лаяла не я, а спаниель. Журналист тут же поспешил меня успокоить: «Не волнуйтесь, мы это вырежем!» – «Как вырежем?? А разве мы уже записываемся?» – «Ну конечно, уже давно».

Но это не конец истории. Байкала не вырезали. Прошло несколько месяцев, и подруга Лена, живущая во Франции, доложила: «А я слышала тебя на France-culture». – «А Байкал был?» – «И Байкал был, и твои извинения», – отвечала Лена с хохотом.