Как кошка смотрела на королей и другие мемуаразмы

Под конец рассказа о «моих французах в России» еще один эпизод из серии: а мы и не подозревали. На кафедре французского языка филфака МГУ работала пожилая дама Таисия Васильевна Бодко (пожилая… ей было тогда всего-то пятьдесят с лишним, но выглядела и держалась она именно как дама, и именно как пожилая). По-французски она говорила великолепно. Как-то смутно было известно, что она принадлежит к тем безрассудно отважным русским эмигрантам, которые вернулись из Франции в СССР после Второй мировой войны. И что живет она в Малаховке. Но известно без подробностей; о своем прошлом она не распространялась, а нам в голову не приходило спросить. Таисия Васильевна была добрейшее существо и никого ни к чему не умела принудить; кто хотел – учился, а кто не хотел – пропускал занятия. Администрация же, видимо пользуясь ее безответностью, ставила ее «пару» на 9 утра. Страшно даже подумать, во сколько ей нужно было вставать в Малаховке, чтобы к девяти утра быть в университете на Воробьевых (а в ту пору Ленинских) горах. Но она всегда приезжала вовремя. А вот девушки из нашей группы нередко или опаздывали, или не приходили вовсе. В результате из девяти человек присутствовало порой трое-четверо. Я старалась приходить, тем более что исполняла постылые обязанности старосты. И вот, внутренне умирая от стыда, я докладывала Таисии Васильевне о судьбе отсутствующих. У меня была сложная градация: «Такая-то, наверное, опаздывает. Такая-то, кажется, больна. А такая-то действительно больна». Последняя категория была самая надежная; тут я отдыхала душой, потому что получала возможность не врать. Таисия Васильевна все прекрасно понимала, но виду не подавала и не роптала.

Прошли годы – и что выясняется? Что отец Таисии Васильевны был георгиевский кавалер, русский офицер, оставшийся во Франции после Первой мировой войны и вернувшийся в Советский Союз после Второй, в 1954 году. А мать – француженка из очень богатой семьи, благодаря чему супруги Бодко владели виллой в Антибе, где шкаф-буфет Генриха II, люстра Марии-Антуанетты и зеркало маркизы де Помпадур были заурядными предметами интерьера. И большую часть этого антиквариата семья перевезла в Советский Союз, так что малаховский дом украшали среди прочего секретер, принадлежавший некогда Наполеону I, и ваза для фруктов из особняка Талейрана, не говоря уже о сервизе Севрской мануфактуры 1842 года выпуска. И что девушки, родившиеся соответственно в 1918 и 1920 годах, Таисия и ее младшая сестра Наталия, были по воспитанию настоящие француженки и, переселившись не по своей воле из Антиба в Малаховку, так и не смогли до конца свыкнуться с советским бытом, слишком уж сильно отличавшимся от того, что они видели в предыдущие тридцать лет своей жизни.

И ничего этого я не знала в 1973 году, да и сейчас бы не узнала, если бы уже после смерти «нашей» Таисии Васильевны (в 2013 году, в 95 лет!) с ее сестрой Наталией Васильевной (умершей на три года позже) совершенно случайно не познакомилась сотрудница Люберецкого краеведческого музей Наталья Александровна Степанова, которая не только сохранила в музее очень многие раритеты из дома «малаховских француженок», но и рассказала о судьбе всей этой семьи в недавно вышедшей книге (Степанова Н. А. Забытый герой забытой войны. Штрихи биографии Кавалера Георгиевского оружия Василия Семеновича Бодько. М.: Издатель И. М. Ерхова, 2020; Бодько – так писалась фамилия отца Таисии и Наталии до того, как он поселился во Франции).

В Медоне у иезуитов

Огород дофина

Книга Леруа о иезуитах, о которой шла речь выше, очень хороша сама по себе, но, возможно, я бы не обратила на нее внимания, если бы не мой собственный – и в высшей степени положительный – опыт общения с иезуитами.