Как кошка смотрела на королей и другие мемуаразмы

Но и это еще не конец истории. Прошло лет десять, и на конференции, посвященной Жозефу де Местру и проходившей в Москве, в РГГУ, я знакомлюсь с милейшим французским коллегой Филиппом Бартеле. Уверена, что вижу его впервые. Он говорит: «А я брал у вас интервью про Кюстина». У меня, конечно, очень плохая память на лица, но не до такой же степени. Потом выяснилось, что в данном случае я ничего не перепутала. Филипп Бартеле действительно брал у меня интервью, но не лично: хозяин Байкала, который работал в Москве, расспрашивал меня по его, Филиппа, просьбе.

Чай с васильками

А это рассказ не столько о француженке в России (хотя формально именно она его героиня), сколько о моем малодушии. Молодая прелестная коллега, преподающая русский язык в лицее и вкладывающая всю душу в своих учеников (не всегда способных это оценить), приехала в Москву, пришла ко мне в гости и принесла чай с васильками. Васильки в нем в самом деле были видны, такие синенькие (я сразу вспомнила «из бабушки», а на самом деле из Апухтина: «Да, васильки, васильки… Много мелькало их в поле»). Я даже уверена, что этот чай с васильками был какой-то ужасно изысканный и дорогой. Но я ничего с собой поделать не могу: я люблю только черный чай, меня отпугивает даже присутствие элементарного бергамота, что уж говорить о васильках. Но я, конечно, вежливо поблагодарила, а чай потом отдала подруге, у которой чайный кругозор был шире моего. Подарившая чай вернулась во Францию и в письме спросила у меня, понравился ли мне чай с васильками. Ну я же не собака бессовестная, разве я могу сказать нет? Я написала: конечно, прекрасный чай. И через год в следующий ее приезд получила те же васильки. А кто виноват? Только я одна. Не надо было врать.

Эта же милейшая молодая дама потом дважды поразила меня. Один раз, когда мы обсуждали ее диссертацию и она сказала: «А теоретическая глава у меня будет по Женетту». Я с огромным уважением отношусь к Жерару Женетту, но мне были интересны мотивы, почему выбран именно он. И я спросила: почему по Женетту? Ответ был замечательный: «Ну надо же на кого-нибудь ссылаться!»

И еще сильнее она поразила меня, когда я была в гостях в ее парижском доме. А вот здесь, сообщила она, показывая на большой стол в саду, по воскресеньям собираются наши друзья троцкисты.

«…как она упала»

Я вскоре после заседания Французской академии, о котором рассказано выше, вернулась в Москву, а моя академическая медаль тоже поехала в Москву, но гораздо медленнее. Заседание было в декабре, а до вручения медали дело дошло в марте, когда французы по всему миру празднуют дни франкофонии. И по этому поводу в резиденции посла был устроен большой прием, главной героиней которого была пишущая по-французски ливанская поэтесса, но в программу входило и воссоединение меня с моей медалью. На французском языке, как известно, говорят жители многих африканских стран. И в честь дней франкофонии в посольство были приглашены послы всех франкоговорящих африканских стран. А у них, надо сказать, борьба за женскую эмансипацию уже тогда, в середине 1990‐х годов, продвинулась далеко вперед, и многие послы были женского пола. О таких супружеских парах объявляли: «Госпожа посол и господин такой-то (фамилия)». Впрочем, встречались и послы-мужчины; тогда объявление принимало другую форму: «Господин посол и госпожа такая-то (фамилия)». Чтобы покончить со мной и моей медалью, а потом уже спокойно прославлять ливанскую поэтессу, «мою» часть церемонии назначили на самое начало вечера. Все госпожи и господа послы с супругами заполнили красивую залу резиденции, и хозяин резиденции начал произносить речь. Французское дипломатическое красноречие – это разработанная область риторики со своими законами и правилами, и посол владел всем этим богатством превосходно. Он упомянул и про предысторию русско-французских связей, и про великую литературу обеих стран – словом, все что полагается. У меня было ощущение, что он поднимается по лестнице торжественности все выше и выше; я следила за этим с замиранием сердца, а одновременно перебирала в памяти свой ответ – так сказать, хорошо подготовленный экспромт. И вот в ту секунду, когда посол практически добрался до вершины, раздался страшный грохот. Чернокожая дама, стоявшая у стены, рухнула на пол. Кажется, это была не госпожа посол, а супруга господина посла. Видимо, ей было очень скучно слушать про русско-французские связи, а стояла она на высоких каблуках, прислонившись к стене, и каблуки «поехали» по скользкому паркету. Супруга французского посла бросилась к упавшей коллеге, общими усилиями стоявшие рядом помогли бедняге подняться. Французский посол замолчал ровно на одну секунду – и как только упавшую подняли, продолжил речь ровно с того места, на котором прервался, так спокойно, как будто ничего не произошло. А у меня в голове билась только одна мысль: «Какое счастье, что все это случилось не во время моей речи!» Которую я, худо-бедно, произнесла, хотя, разумеется, без посольской пышности.