Как пингвины спасли Веронику

Украдкой взглянула на свое отражение в витрине овощного магазина, когда проходила мимо. Вот она я, парящая над кучей яблок, каштановые кудри выбиваются из-под широкополой шляпы. Я казалась стройной в платье из тафты, которое мама назвала непрактичным (но все равно сшила мне после долгих уговоров). Мне очень нравится, как оно облегает талию и волнами спадает на ноги. Это вам не строгие прямые юбки, которые носят все остальные девчонки. Единственное, что портило сегодня мой образ – коробка на веревочке, которую повсюду приходится таскать с собой. Это просто ужасно. Надеюсь, мне никогда не придется надевать этот уродливый черный противогаз. Я перевесила коробку на другое плечо, чтобы не видеть ее в отражении. Удивительно, насколько можно быть счастливым, если сфокусироваться на нужных вещах.

Все выглядело идиллически прекрасно в мягком солнечном свете медового оттенка. Мимо меня прокатился деревянный обруч – вслед за ним бежала орава детей. Женщины стояли в очередях, сплетничали о талонах на мясо, сравнивали содержимое своих корзин. По ним и не скажешь, что половина провела ночь, съежившись в укрытиях, закрывая уши от воя сирен воздушной тревоги.

Домой я возвращалась через парк Равенскорт и по пути заметила Тафти, привязанного к перилам. Он яростно замахал хвостом, когда увидел меня. Не знаю, кто его хозяин, но почти каждое утро его оставляют тут одного на несколько часов – отвратительно поступать так с милым маленьким скотч-терьером. Ужасно хочется забрать его себе, но мама с папой запретили. Сегодня жестокий хозяин оставил Тафти прямо под палящим солнцем, так что мне пришлось развязать его, выгулять немножко, дать охладиться в озере, а затем снова привязать к перилам, но чуть подальше, в тени большого ветвистого кедра. Пёс даже подпрыгивал от радости.

Что подумает его владелец, когда найдет Тафти в нескольких футах от места, где его оставили, да еще и насквозь мокрого?

Ха-ха-ха!

Поговаривают, что придется снять перила, потому что для оружия на войну нужно железо. Интересно, что будет с Тафти, когда это произойдет.

Вокруг эстрады столпились люди. Оркестр гудел знакомую мелодию, и многие зрители подпевали, покачивая головой в такт. Несколько пар даже танцевали на траве. Эта музыка играла в моей голове всю дорогу домой. Я и сейчас ее слышу.

* * *

Чуть позже

Черт возьми, когда я писала раньше, то и представить себе не могла, что все вот-вот изменится. Как только закончила запись в дневнике, я побежала вниз, напевая во весь голос:

– Танцую Ламбет-уок – Ой!

Мама крикнула:

– Ви Маккриди! Потише, ладно? Ты до смерти меня напугала!

Я засмеялась и проскакала на кухню, все еще напевая, и резко остановилась на «Ой» прямо перед папой. Он сидел в кресле с высокой спинкой и курил «Вудбайн», на коленях у него лежала сегодняшняя газета. Он ухмыльнулся.

– Папа, мама, вы научите меня танцевать Ламбет-уок?

Они ходят на танцы почти каждую неделю. И знают все движения.

– Не сейчас, Вероника, – ответила мама, стоя у плиты. – У меня все руки в муке.

– Папа, покажешь мне?

Но улыбка отца тут же исчезла.

– Послушай, Вери… (Он единственный человек в мире, который называет меня Вери.)

Мне нравится, как он произносит это со своим мягким шотландским акцентом. К сожалению, мне он не передался. Я говорю на идеальном английском, прямо как мама.

– Я научу тебя Ламбет-уоку, если ты кое-что сделаешь для нас, – говорит папа. – А ну-ка не надувай губы!

Может быть, я и надула губы, но совсем чуть-чуть.

– Сейчас ты попросишь меня о чем-то ужасном, да, папа? Так всегда бывает в последнее время.

Мама и папа очень изменились. Их лица все чаще омрачены заботами, и я слышу, как они говорят о чем-то серьезном до поздней ночи. Но потом они снова сияющие и жизнерадостные, будто пытаются взять от жизни все, пока могут.

Папа положил сигарету в пепельницу и взял мои руки в свои ладони.

– Ты растешь слишком быстро, Вери, – сказал он. – Слишком быстро.

У папы самое доброе лицо на свете, но теперь оно все покрылась морщинками от тревоги и беспокойства. Мама отвлеклась от плиты, подошла к нам и села рядом с папой, вытирая руки о фартук.

Я выставила подбородок.

– Ну?

– Помнишь, тебе всегда хотелось поехать жить в деревню?

– Мы что, переезжаем в новый дом? – спросила я.

– Нет. Мы не можем. По крайне мере, не всей семьей.

– Нам обоим нужно работать, – сказала мама. – Сейчас это важнее, чем когда-либо.

Недавно мама научилась водить машины скорой помощи. Ей это нравится гораздо больше работы по дому, к которой она была привязана до этого. Мы все это видим.

Папа тоже гордится своим делом. Он сражался в прошлой войне, но для этой слишком стар. Поэтому теперь он стал уполномоченным по гражданской обороне.

Мне не нравилось, что мама и папа были такие серьезные. Мне хотелось танцевать.

– Появилась возможность отправить тебя в Дербишир, – сказал папа.

– Что? Почему?

Многих детей эвакуируют из Лондона. Это произошло с Диной и Тимом, которые жили на нашей улице. Но со мной это не случится. По крайней мере, так я думала.