Как пингвины спасли Веронику

– Джованни. Я знаю, что тебе сложно произносить мое имя. Не мог бы ты впредь называть меня Вери?

– Вери? Конечно же. Так и сделаю! Очень милая, очень красивая, очень дорогая мне Вери!

Я растаяла. Очень дорогая мне! Если бы только нам удалось побыть наедине.

* * *

Воскресенье, 3 августа 1941 года

Столько всего произошло!

Во-первых, я влюблена. Но как же можно не любить Джованни, самого лучшего и самого красивого мужчину на свете? И нет, меня совершенно не волнует, что он враг. Все равно эта война – одна сплошная бессмыслица.

Вчера я даже не пошла на занятия по танцам, а отправилась сразу на рынок, чтобы встретиться с ним.

– Ты ведь понимаешь, я пропускаю танцы, чтобы побыть с тобой, – сказала я ему.

– Ах, какая жаль. Мне бы не хотелось мешать девушкам танцевать. Особенно тебе, Вери. Увидеть, как ты танцуешь, было бы замечательно.

Я немного покружилась по улице. Джованни восторженно захлопал в ладоши.

– Может, потанцуем?

Он шагнул вперед и встал со мной в танцевальную позу. Я была на седьмом небе. Уже начала таять в его объятиях, но тут вмешался мистер Говард, энергично похлопав моего кавалера по спине:

– Лучше тебе остановиться на этом, Джованни. Всему есть предел, юноша.

Джованни отпустил меня. Он прошептал мне на ухо:

– Я слышал, что сегодня вечером в здании городского совета будут танцы.

– А мы могли бы пойти на них? – прошептала я в ответ, взволнованная такой перспективой.

– Это не так-то просто. Меня не пустят внутрь, потому что я пленный. Но если мне удастся ускользнуть с фермы, возможно… Мы могли бы встретиться на заднем дворе? Оттуда слышно музыку. И тогда мы могли бы потанцевать с тобой.

Мне нравилось, что, несмотря на все сложности, Джованни все равно не побоялся рискнуть.

– Я буду ждать тебя там.

Вечером я соврала тете Маргарет, что пораньше лягу спать из-за головной боли. Было легче легкого на цыпочках выскользнуть из дома. Воздух был теплым и пьянящим из-за запаха роз и жимолости. Я бежала до самого места встречи.

Джованни уже ждал меня. Когда он вышел из тени, я подбежала к нему и заключила в объятие. Я просто не могла ничего с собой поделать. Потрясенный и обрадованный, он начал покрывать меня страстными поцелуями. Я была в раю.

Из здания городского совета доносилась музыка. Мы с Джованни танцевали в темноте и грязи на заднем дворе, где никто не мог нас увидеть. В этом было столько страсти и безрассудства.

– Вери, – прошептал Джованни. – Моя Вери. Ты делаешь меня живым!

– А ты меня!

Я вдыхала полной грудью его мускусный, мужской запах.

Каждая клеточка моего тела наслаждалась нашей близостью.

В озаряющем нас серебристом свете луны Джованни казался мне еще красивее.

– Можно погасить все лампы на земле, но никто не сможет погасить луну и звезды! – прошептала я.

– И правда не сможет, Вери, – произнес он, – а еще никто не сможет погасить свет, который я храню в своем сердце для тебя.

Но тут музыканты внезапно заиграли другую мелодию.

Я застыла на месте.

– В чем дело? – спросил Джованни. – Что случилось, Вери? Эта мелодия так прекрасна. Она радостная. А ты… ты не радостная.

Из моей груди вырвался тяжелый вздох. Обессиленная, я прислонилась к воротам. Играла «Ламбет-Уок».

Джованни меня обнял.

– Ты еще прекраснее, когда грустишь, – сказал он мне.

Он долго обнимал меня, целовал мои глаза, нос, волосы и губы. Я пыталась сохранять самообладание, сдерживала свои чувства изо всех сил.

Но потом все ему рассказала. Рассказала о маме и папе. О том, как мама заплетала мне волосы и рассказывала истории, как папа накидывал на плечи каминный коврик и рычал, будто он медведь, и мы смеялись так сильно, что на глазах проступали слезы. Я рассказала, как мы вместе представляли мое будущее: мама говорила, что я буду писательницей, а папа – что известной путешественницей. О том, как мы забились под лестницу, когда завыла сирена воздушной тревоги, и как они никогда ничего не боялись. Как мама ездила за рулем «скорой помощи» и помогала людям даже тогда, когда это было опасно. Как папа ужасно расстраивался, что будет еще одна война, ведь он едва выжил в предыдущей. Как они оба любили меня больше всего на свете. И как теперь меня больше никто так не любит.

И наконец я рассказала Джованни, как они оба погибли, когда наш дом обрушился из-за взрыва.

Джованни ошеломленно слушал, не произнося ни слова.

Когда я закончила, он убрал волосы с моего лица. Мне не хотелось, чтобы он смотрел на меня. Мое лицо казалось мне перекошенным и уродливым.

– И все же ты не плачешь, – сказал он.

– Если я начну, то уже никогда не остановлюсь.

Он прижался губами к моим губам. Будто так он пытался забрать у меня всю мою боль.

Я отстранилась и посмотрела ему прямо в глаза. В его темные, полные сочувствия глаза.

– Джованни, я хочу тебя.

– Я тоже тебя хочу, – произнес он почти шепотом, будто изо всех сил пытался сопротивляться этому.

Я осмотрелась и увидела скошенную крышу сарая на фоне неба.

Кажется, все и так думают, что я шлюха, так почему бы и нет?

– Сейчас, – настаивала я. – Мы должны воспользоваться моментом.