КамТугеза

Паша был крепким и высоким парнем, но все равно на полголовы ниже Томаса. За большой нос с горбинкой, черные жесткие волосы и высокие скулы в школе его звали Татарином. Он не обижался, а даже весело соглашался, добавляя, что он прямой потомок Чингисхана и имеет право собирать дань в виде хорошего алкоголя и красивых женщин. Если без первого он иногда обходился, то без общества женщин он не мог провести ни одного вечера.

Паша ловко поймал за руку пробегавшую мимо официантку и, глядя влюбленными глазами, попросил:

– Барышня, будьте так великодушны, дайте мне надежду, что выйдете за меня  замуж!

– После смены ‒ запросто. Дождетесь? – быстро нашла что ответить девушка.

– Конечно! Вот только чтобы я в ожидании не умер от голода, не могли бы вы принесите кружку светлого пива и самую большую вашу отбивную.

Девушка пометила у себя в блокнотике и, смеясь, заверила:

– Отобью и пожарю специально для вас, а вы пока думайте о свадебном подарке.

– А ты совсем не изменился. Не женился еще? – спросил Томас.

– Да ты что! Мне нельзя. Я же обязательно изменять буду, а потом переживать. У меня и справка есть, что какие‑то гормоны, провоцирующие  эротоманию, зашкаливают. Меня месяц назад во Франции посадить в тюрьму хотели. Только справка и спасла.

Томас смотрел на Пашу, не понимая, шутит тот или говорит серьезно.

– Вот ты смотришь на меня и не веришь. А дело было так… – Павел склонился над столом и пригласил Томаса и Катю подвинуться поближе, демонстрируя этим, что разговор не для посторонних ушей. – Приехал я недавно к знакомому в Германию немецкого пива выпить и мир посмотреть. То, да се, городок небольшой. Я спрашиваю: «Не скучно ли тебе здесь?» Развлечений никаких. Клуба знакомств нет. Все по домам сидят. Приятель обиделся: «Пойдем я тебе клуб знакомств покажу». Привел меня в обычный бюргерский публичный дом.

Катя посмотрела на Томаса, взглядом спрашивая, «а прилично то, что он сейчас рассказывает?» Она, как любая женщина, презирала женщин оказывающих платные сексуальные услуги. Конечно, она не считала их конкурентками, но ее раздражала возможность любого мужчины получить секс без особого труда.

– Германия – хорошая страна, – продолжал Павел. – Отличное пиво и легальные публичные дома – немецкая формула счастья. Но что немцу хорошо, то русскому не по карману. Цены как будто там не проститутки из слаборазвитых стран, а призеры конкурса «Мисс Вселенная». Приятель  оправдывается: у них профсоюз, налоги, страховка, пенсионный фонд, поэтому и дорого. Я предлагаю: «Пойдем искать не охваченных социальными обязанностями вольных жриц любви. Где у вас дорога в аэропорт? Вдоль нее обычно они и организуют свои рабочие места». Он горячится, будто долю получает, если кого привел. «У нас такого нет. Все только под контролем правительства, профсоюзов и лично фрау Меркель». В общем, пошли мы искать. И через тридцать минут вижу: стоит молоденькая стройненькая смазливая мулатка в красной юбке и черных чулках.

Павел откинулся на стуле, глубоко вздохнул, чтобы передохнуть и махнул рукой, делая знак не прерывать, потому что самое интересное впереди.

– Я к ней: «Привет, милая. Хау мач?» Она мне: «Сто за ночь, но деньги вперед». Какой базар! Получите! И тут менты местные на машине с сиреной и мигалкой. «Стой» кричат, «ханде хох». Короче, привезли нас в кутузку. Оказывается, мы шли‑шли и оказались уже не в старой доброй Германии, а в вечно революционной Франции.

– И что из этого? – Томас улыбался, хорошо зная старого приятеля.

– А то, что немцу хорошо, у французов вне закона. У них покупка секс услуг – это преступление. А преступник – покупатель. Короче, это была полицейская подстава. А мулатка – это приманка в двойном, нет, в тройном смысле.

– Это как в тройном смысле? – удивленно спросила Катя.

– То, что из обездоленных слоев общества и из многодетной семьи – раз. То, что она африканка из нищего Алжира – два, – Паша  нагнулся, театрально огляделся и прошептал: – И то, что трансвестит – это три. За попытку купить такую жертву несправедливого общества можно получить реальный срок.

– Ничего себе! Вот тебе и свободная Франция. А как же Монмартр и площадь Пигаль? Чем же кончилось? – спросил Томас.

– Все как всегда: пришлось раскошелиться на пятьсот евро.

– А они что, там тоже взятки берут? – удивилась Катя.

– Берут?! – Паша рассмеялся. – За эти деньги они предложили сами отвезти нас в хороший отель с этой мулаткой. Но я по трансам не ходок. Да и настроения уже не было. Так что надо Родину любить. А не шляться по Европам.

– А я в Европе не была, – грустно вздохнула Катя. – Я вообще за границей не была. А Родина, судя по запаху вокруг, нас не всегда любит.

– А она не должна никого любить. Родина – это что? Территория земли, огороженная государственными границами и населенная людьми. И от того, хорошо жить или нет на этой территории, зависит от этих самых людей, то есть от нас с вами. А территория у нас замечательная и очень богатая. А свалки на ней будут или парки – это все в наших руках.

– Но можно же эту свалку куда‑нибудь в другое место перенести, – предположила Катя.