Капитан Михалис

– До встречи, братцы! – громко крикнул капитан Стефанис. – Привезу вам хорошего свинца и хорошей еды! – Он уже всходил по трапу, но тут вдруг хлопнул себя по лбу. – Ой, а святого Николая-то забыл!

Бегом, прихрамывая, он вернулся, взял святого Николая с камня, ополоснул в море, чтобы тот освежился, затем поцеловал ему обе руки, с которых стекала соленая вода.

– Ну что, святой Николай? С прибытием у тебя получилось на славу, – сказал он. – Гляди не опозорь меня при возвращении. А я, клянусь морем, обещаю: закажу монахам на Афоне нарисовать тебя в коротких шароварах, в черной феске и с подзорной трубой в руке, как у Мяулиса. Мяулис и святой Николай вместе – так будет надежнее.

Сказав это, Стефанис взобрался на трап. Небо затянулось тучами, стемнело. С суши повеял ветер и нагнал на море белых барашков. Капитан Стефанис поднес к глазам бинокль: до самого горизонта в море ни одной живой души. Перекрестился.

– С Богом, поднимайте якорь, братцы! – приказал он. – В путь, святой Николай.

Поев и попив всласть, Митрос уснул прямо на стуле. Коварное море недавно выпотрошило его как следует. Удалой парень из Карпениси впервые взошел на корабль и опозорился – запачкал блевотиной свою фустанеллу. Земля еще долго качалась у него под ногами, словно корабельная палуба, а голова шла кругом. И только теперь он, наконец, очухался. Завтра, если все будет хорошо, он вместе с пастухом Харидимосом уйдет в лагерь капитана Михалиса.

Как только раздался храп гостя, старик сделал знак Трасаки, они отошли подальше и сели под старым лимонным деревом. Женщины, убрав со стола, удалились отдыхать в доме. С самой зари они хлопотали по хозяйству: кормили и поили скот, возились у печи, варили обед, стирали. Дочь капитана Михалиса Риньо села писать письма, которые собиралась передать в отряд с Митросом. С одной стороны от нее устроилась жена Красойоргиса, с другой – жена Мастрапаса. Обе в своих посланиях наказывали мужьям, чтоб берегли себя. Одна ругалась, другая просила, обе вздыхали и проклинали собаку султана, который никак не освободит Крит, чтобы их супруги могли вернуться к женам.

Пока во дворе никого, можно распечатать письмо и дать почитать Трасаки. Старик догадывался, что эта депеша будет неутешительной, потому что очень редко, только в минуты большой нужды или беды, внук вспоминал о нем и присылал письма. И если отписал теперь, значит, плохи дела.

– Да благословит тебя Господь, Трасаки! – сказал старик. – Читай, да только не торопясь, по складам, чтоб все было понятно.

Буквы в послании были аккуратные, круглые. Трасаки читал без запинки:

– «Дорогой дедушка! Я вернулся на святую землю. Возможно, вскоре приеду на Крит и поцелую твою благородную, славную руку…»

– Ишь ты, сразу с лести начал! – Старик неодобрительно покачал большой седовласой головой. – Разве это письмо? Ни тебе «во первых строках», ни «я пребываю в добром здравии»… Ну ладно! Читай дальше, Трасаки!

– «…Но пока я не удостоился такой чести, вынужден написать тебе это письмо. Когда прочтешь его, перешли с надежным человеком моему дяде, капитану Михалису. До меня дошли слухи, будто он поднял флаг и сражается с турками в горах. Он должен все знать, чтобы не идти вслепую. А там пусть поступает так, как велит ему сердце…»

– Ну и закрутил! Колючку старается ватой обернуть. Так-так. Сделай милость, читай помедленней, Трасаки!

– «…Так вот, на Грецию нет никакой надежды. Это слабая и нищая страна. У нее нет ни флота, ни – что самое плохое – поддержки от государств Западной Европы. В настоящий момент им выгодно, чтобы Крит оставался у султана. А когда султан прикажет долго жить, тут и начнется дележ пирога. Если же Крит воссоединится с Грецией, то оторвать его уже будет затруднительно…»

– Ох! – вздохнул старик. – Ума палата! Ну, дальше!

– «…Знайте же: Крит обречен и на этот раз. Одного мы можем добиться – чтобы султан пошел на некоторые уступки… С паршивой овцы, как говорится… А там уж пробьет и наш час!..»

– Пробьет! – опять вздохнул старик. – Жди у моря погоды!

– «…Я разговаривал со многими официальными чинами и в Западной Европе, и в Греции, а послезавтра выезжаю в Афины встретиться еще кое с кем. Если возникнет потребность, приеду на Крит, чтобы помочь спасти то, что еще можно спасти. К сожалению, и на сей раз перо оказалось сильнее меча. Меченосцы исполнили свой долг, расчистили дорогу, но не смогли дойти до конца. Теперь же начнут действовать пероносцы…»

– Ох, грамотей, язви его! – проворчал старик. – Очки-портки. Тьфу!.. Все? Или еще пишет что-нибудь?

– Еще одна строка, дедушка: «…Склоняюсь и целую твою руку. Благослови меня! Твой внук Козмас».

Старик закрыл глаза, и снова предстал перед ним Крит в образе матери, одетой в черное. Она застыла в немом отчаянии посреди двора, забрызганная кровью с ног до головы. Или, может, то не Крит, а Богородица, у которой распяли сына?