Капитан Темпеста. Дамасский Лев. Дочери фараонов

— Я помню: когда я вытаскивал ее из воды, у нее в волосах блестело это украшение. — По прекрасному лицу юноши промелькнула тень невыразимой тоски. — Я сошел с ума. Как мог я, простой бедняк, поднять глаза на девушку, которая казалась самой богиней Нила! Кто я такой, чтобы осмелиться питать хоть какую-то надежду? Жалкий нищий, что скитается по берегам Нила вместе с таким же нищим жрецом. Безумец! Но ее глаза навсегда отняли у меня покой и разрушили мою жизнь. Я уже не тот беззаботный юноша, что был когда-то. Дни мои кончены, вот он передо мной, Нил, готовый унести к далекому морю мои бренные останки.

Опустив голову и беспомощно свесив руки, он побрел дальше. Мрак окутал все вокруг, и под огромными листьями пальм залегла глубокая тьма.

Стрекотали цикады, тихо шелестела листва под легким ветерком, воды величавого Нила журчали среди листьев лотоса и стеблей папируса, но юноша, казалось, ничего не слышал. Он брел, прикрыв глаза, как во сне, как лунатик, не говоря больше ни слова.

Юноша дошел уже до края леса, в обе стороны тянувшегося вдоль берега, как чей-то голос вывел его из задумчивости:

— Миринри!

Он остановился, открыл глаза и неопределенно махнул рукой, словно пробуждаясь от долгого сна.

— Разве ты не видишь, что солнце село, не слышишь, как хохочут гиены? Ты забыл, что мы все равно что посреди пустыни?

— Ты прав, Унис, — ответил юноша. — В воде крокодилы затеяли игру, и я немного задержался, глядя на них.

— Такая неосторожность может стоить жизни.

Между стволов дудчатых акаций пробрался человек и направился к неподвижно стоявшему юноше. Это был очень красивый старик с величавой осанкой, с длинной белой бородой до самой груди, в белоснежном льняном одеянии и с таким же, как у Миринри, платком на голове. Его черные глаза живо блестели, кожа с легким загаром была уже слегка морщинистой от старости.

— Я тебя ищу уже целый час, Миринри, — сказал он. — И вот уже который вечер ты возвращаешься очень поздно. Смотри, сынок: берега Нила опасны. Нынче утром я видел, как крокодил схватил за нос быка, пришедшего на водопой, и утащил его под воду.

На губах юноши промелькнула улыбка презрения.

— Пойдем, Миринри, уже поздно, а я должен очень серьезно с тобой поговорить, и разговор будет долгий. Тебе уже исполнилось восемнадцать лет, и предсказание сбылось.

— Какое предсказание?

Старик указал рукой на небо и сказал:

— Смотри: она блестит там, на востоке? У тебя глаза получше моих, и ты без труда ее увидишь.

Юноша посмотрел туда, куда указывал старик, и вздрогнул.

— Хвостатая звезда! — воскликнул он.

— Ее-то я и ждал, — отозвался старик. — С этой звездой связана твоя судьба.

— Ты мне часто это говорил.

— Она знаменует час откровений.

Он быстро склонился перед юношей и поцеловал край его одежды.

— Что ты делаешь, Унис? — удивленно спросил Миринри, отступая на несколько шагов.

— Приветствую будущего властителя Египта, — ответил старик.

Юноша потерял дар речи, только с неописуемым удивлением покосился на Униса. Но глаза его вспыхнули живым светом, когда он проследил за сверкающей кометой, летящей по небу среди мириад звезд.

— Моя судьба! — произнес он наконец. — И вдруг у него вырвался крик: — Моя! Она будет моей! Символ жизни и смерти мне больше не страшен! Да нет, не может быть, ты спятил, Унис. Хоть ты и жрец, я тебе не верю. Мое тело будут крутить воды священной реки, и оно уплывет в далекое море и опустится на дно там, где ее глаза впервые посмотрели на меня и сожгли мое сердце.

— О ком ты говоришь, Миринри? — удивленно спросил Унис.

— Пусть эта тайна умрет со мной.

На лице жреца отразилась сильная тревога.

— Расскажешь! — властно и твердо сказал он. — Пойдем!

Он взял юношу за руку, и они двинулись по песчаной равнине, где попадались только чахлые кусты да наполовину высохшие пальмы. Оба молчали, почти одновременно с тревогой поглядывая на хвостатую звезду, которая, ярко сияя, медленно всходила на небе. Спустя четверть часа они дошли до подножия высокого пирамидального холма с исполинскими статуями на вершине.

— Пойдем! — повторил старый жрец. — Час настал.

Миринри покорно шел за ним, даже не пытаясь сопротивляться. Взобравшись по тропинке на высокую скалу, они протиснулись в довольно тесную пещерку, освещенную маленьким глиняным светильником в виде ибиса, священной птицы древних египтян.

Никакой роскоши в пещере не наблюдалось. На полу лежали шкуры буйвола и гиены, служившие постелями, да на стенах были развешены короткие широкие мечи и щиты из бычьей кожи. В углу, над очагом, сложенном из нескольких камней, что-то булькало в горшке, распространяя недурной запах.

Едва войдя, Миринри сел на шкуру гиены, обхватив руками колени, и погрузился в свои мысли. А жрец встал посередине пещеры, пристально глядя на него с невыразимой нежностью.

— Я приветствовал тебя как своего повелителя, — сказал он со странным выражением, в котором слышался ласковый упрек. — Разве ты забыл, Миринри?

— Не забыл, — рассеянно отозвался юноша.