Капитан Темпеста. Дамасский Лев. Дочери фараонов

— Теперь тебя так следует называть. Что за мысль смущает ум того, кого я называл своим сыном и кому посвятил всю свою жизнь? Ты не чувствуешь, как в твоих жилах течет кровь фараонов, властителей Египта?

При этих словах юноша вскочил на ноги, мгновенно преобразившись, и уставился на старика горящими глазами:

— Говоришь, кровь фараонов? Да ты с ума сошел, Унис!

— Нет, — сухо ответил старик. — Я же тебе сказал, что настал час откровений. Хвостатая звезда взошла на небе, и предсказание сбылось. Ты фараон!

— Я — фараон?! — побледнев, воскликнул Миринри. — Я чувствовал, как в моих жилах бурлила кровь — кровь воинов! Значит, те сны, что каждую ночь снились мне, сны о славе и величии — правда? Величие! Власть! Войска, которыми я командую, страны, которые покоряю! И она… она… та дивная девушка, околдовавшая меня… Но этого не может быть, ты обманываешь меня, Унис, ты надо мной смеешься!.. — Юноша закрыл лицо руками, словно отгоняя грандиозное видение.

Унис подошел к нему, слегка его встряхнул и сказал:

— Жрец не может позволить себе шутить над человеком, в чьих жилах течет священная кровь Осириса, над тем, кто станет однажды его повелителем. Сядь и выслушай меня.

Миринри послушно сел на маленькое глиняное сиденье, покрытое шкурой газели.

— Говори, — сказал он. — Объясни, как могу я стать фараоном, если я вырос здесь, на краю пустыни, вдали от блеска Мемфиса, если я сын простого пастуха…

— Потому что, если бы ты остался там, где был, тебя бы уже не было в живых.

— Почему? — снова вскочил на ноги Миринри.

— Потому что Тети, основатель Шестой династии, уже одиннадцать лет как не правит в Мемфисе. Трон твоего отца узурпировал презренный проходимец.

— Я — сын Тети?! — снова побледнев, вскричал юноша. — Да ты бредишь, Унис, или опять смеешься надо мной?

^{— Я — фараон?! Значит, те сны, что каждую ночь снились мне, сны о славе и величии — правда?}

— Разве я не поцеловал край твоей одежды? Ты хочешь доказательств? Ладно, будут тебе доказательства. Завтра перед рассветом отправимся к статуе Мемнона[37] и спросим у нее, и ты услышишь, как запоет перед тобой ее камень. Хочешь еще доказательство? Пойдем к пирамиде, которую велел возвести твой отец, и я у тебя на глазах оживлю волшебный цветок Осириса, который только перед фараонами раскрывает свои лепестки, если на них брызнуть водой. Если камень зазвучит, а цветок оживет, это будет знак, что ты — сын царя. Хочешь?

— Да, — отвечал Миринри, отирая пот со лба. — Я поверю тебе, только когда увижу эти доказательства.

— Хорошо, — сказал жрец. — А теперь слушай историю твоего отца и свою историю.

Но едва он раскрыл рот, как его взгляд упал на символ власти, который юноша подвесил к ремешку, удерживающему головной платок.

— Урей![38] — воскликнул он. — Где ты нашел этот символ, который сверкает только в прическах царей и их детей?

— На берегу Нила, — ответил Миринри после некоторого колебания.

Охваченный тревогой, Унис вскочил. Глаза его расширились от ужаса.

— Неужели они обнаружили наше убежище? — вскричал он и гневно рубанул рукой воздух. — Ведь я принял все предосторожности, чтобы никто не узнал, где я спрятал тебя. Этот урей мог потерять только царь и больше никто.

— Или царица? — сказал Миринри, вздрогнув и пристально глядя на жреца.

Унис отшатнулся. Быстро подойдя к юноше, он встряхнул его за плечи.

— Царица! Ты говорил о какой-то дивной девушке… Где ты ее видел? Говори, Миринри! От этого будет зависеть твоя судьба, а может быть, и твоя жизнь!

— Я ее видел на берегу Нила.

— Одну?

— Нет. Вскоре подошла большая, сверкающая золотом лодка, а в ней дюжина роскошно одетых чернокожих. А управляли лодкой четыре воина с длинными золотыми шестами со страусовыми перьями на концах, похожими на опахала.

— И ты видел это украшение в волосах девушки?

— Да, я помню, как оно блеснуло.

— Значит, это она потеряла…

— Наверное…

Унис пришел в большое волнение, изменился в лице и принялся расхаживать взад-вперед по пещере, наморщив лоб.

Вдруг он остановился прямо напротив юноши, который никак не мог взять в толк, отчего это старик так разволновался, а потому смотрел на него со все возрастающим удивлением.

— Какое впечатление произвела на тебя девушка?

— Не могу объяснить, но с того дня покой я утратил.

— Я заметил, — глухо сказал жрец. — Ты с некоторых пор растерял всю свою веселость, да и спишь беспокойно. Я много раз заставал тебя погруженным в свои мысли, а глаза твои смотрели на север, туда, где Мемфис распространяет лучи своей мощи и власти.