Капитан Темпеста. Дамасский Лев. Дочери фараонов

— У меня? Не мои глаза сжигают сердце Сына Солнца, — ответила девушка с печальной улыбкой. — Выпей, мой господин. Сегодня ты мой гость, и вино из жаркой Ливии огнем пройдет по жилам и даст забвение.

— Скажи еще что-нибудь!

— Смотри, несут кушанья, а ты уже двенадцать часов ничего не ел. Давай развлекаться и не думать о будущем. Да и кто, в конце концов, верит в сны и видения? Я не верю, а уж ты и подавно, ведь ты Сын Солнца.

Тут нубийки прекратили танцевать, и в зал вошли еще двенадцать девушек в легких одеждах в голубую, красную и белую полоску и в цветочных венках. Они несли круглые серебряные подносы, уставленные всяческими лакомствами, источавшими аппетитный аромат, а сверху, сквозь отверстие в потолке, сыпались маленькие букетики лотосов.

Египтяне любили обставлять свои праздничные трапезы с небывалой роскошью и не скупились на разнообразие блюд. Конечно, им было далеко до китайцев, не боявшихся сорока-пятидесяти перемен, но и в Египте гостей угощали внушительным количеством мясных паштетов, водоплавающей птицей под разными соусами, рыбой, изысканно приготовленными овощами, а также фруктами, прежде всего — виноградом, финиками, инжиром и семенами лотоса.

Как и сегодня, жители Востока не пользовались ни ножами, ни вилками, а ели с одного блюда руками, вытирая потом руки специальными салфетками, которые подавала прислуга. За столиком, как правило, сидели два человека, а то и больше. Для супа были специальные ложки, очень красивые, по большей части золотые или серебряные, с изящными ручками в виде женских и мужских фигурок, женских головок или борющихся девичьих фигур.

Но особым разнообразием отличались напитки. Когда египтяне собирались вместе, вино и пиво текли рекой. Порой эти винные реки были слишком полноводны, поскольку сохранились фрагменты живописи, изображающие и мужчин и женщин в тех состояниях, что обычно возникают после излишеств. Есть и рисунки, на которых совершенно пьяных гостей разносят по домам в паланкинах.

Но что особенно поразило египтологов, так это то, что даже в ходе самых разнузданных оргий подданные фараонов ни на минуту не забывали о смерти. Похоже, она составляла основную заботу жителей плодородной долины Нила. Почти всегда в самый разгар веселья вносили маленький саркофаг с чрезвычайно искусно изготовленной и разрисованной деревянной фигуркой покойника и говорили, обращаясь к подвыпившим гостям: «Посмотрите, вот такими вы будете после смерти. А потому — пейте, пока живы, и развлекайтесь, сколько хватит сил!»

Если в наше время какой-нибудь хлебосольный хозяин позволил бы себе такую шутку, то не знаю, какими были бы следующие минут пятнадцать его биографии и удержались ли бы гости, чтобы не пустить в ход кулаки. А древние египтяне не придавали этому большого значения, и появившийся саркофаг ничуть не портил им аппетита: для них в смерти не было ничего ни ужасного, ни отталкивающего. Она их настолько мало пугала, что зачастую они по нескольку месяцев хранили в доме мумии своих родственников, прежде чем перенести их наконец в фамильную мастабу. Более того, для мумии иногда оставляли почетное место на празднике, и присутствие мрачного гостя с остановившимися глазами и неестественным, размалеванным лицом отнюдь не охлаждало веселья его близких и не удерживало их от того, чтобы напиться.

Пир, который Нефер устроила в честь своих гостей, был поистине царским. Блюда, поданные на драгоценных подносах, сменяли друг друга, кушанья и вина отличались изысканностью, так что уже к середине обеда почти все эфиопы, которые, наверное, даже не видели никогда такого изобилия, были изрядно пьяны.

Ата и Унис, сидевшие за столиком, ближайшим к Миринри и Нефер, выглядели возбужденными и громко смеялись и разговаривали. Конечно, опьянению немало способствовал острый цветочный аромат. Цветы стояли в вазах возле столиков и постоянно падали сверху, образуя на полу настоящие клумбы. Опьянели, казалось, все, и чаша эта не миновала даже юного Сына Солнца. А Нефер все подливала и подливала ему сладкого вина с ливийских склонов.

— Пей, мой господин, — говорила она, увидев, что его чаша опустела, и неотрывно глядела на него своими сверкающими глазами. — Опьянение сладостно, оно навевает мечты и помогает многое забыть.

— Я пью, — отвечал Миринри, которому вдруг стало ужасно весело. — Я пью за свет твоих глаз.

Казалось, он позабыл о своей царевне и никого не видел перед собой, кроме Нефер.

А музыка все звучала, и танцовщицы крутили свои пируэты, искусно играя легкими покрывалами и шарфами, давно снятыми с бедер. Взрывы смеха мешались с легкими переборами мандол, звоном систр и звуками одинарных и двойных флейт.

Нефер не отрывала взгляда от глаз Миринри, словно хотела его загипнотизировать, как змея гипнотизирует птицу, чтобы и он тоже не смог освободиться от ее чар.

— Ты жжешь мое сердце, Нефер, — вдруг сказал он. — Не смотри на меня так, у тебя в глазах горит какой-то странный огонь, и он разъедает тот образ, что впечатан в мою душу.

— Видение?

— Да, постоянное видение.

— Юная царевна?

— Да кто же ты, если все угадываешь?