Капитан Темпеста. Дамасский Лев. Дочери фараонов

Виконт не разомкнул губ, только взял руку герцогини и лихорадочно ее сжал.

— Нет, — прошептал он. — Нет… вы этого не хотите…

Он на миг прикрыл глаза, потом широко открыл и пристально посмотрел на невесту.

— Что, Гастон? Что вы хотите? — спросила она.

— Любите меня… Пусть смерть… меня уже схватила… видеть вас… как в ту ночь… в Венеции…

— Вам нельзя говорить! — в третий раз вмешался врач. — Я головой отвечаю за ваше выздоровление.

В этот момент раздался отчаянный крик одного из часовых, что стояли на палубе:

— Пожар! Пожар!

Табиб одним прыжком подлетел к двери, а герцогиня ринулась к батарее, крича во весь голос:

— На помощь! Галера горит!

В глубине узкого помещения появился поляк.

— Не пугайтесь, синьора, — сказал он, быстро подойдя к герцогине. — Когда возникнет серьезная опасность, я приду спасти вас и господина ЛʼЮссьера. Никуда отсюда не уходите и полностью мне доверьтесь. Я иду освободить ваших моряков.

— Но в первую очередь виконта, не забывайте об этом, — угрожающе произнесла герцогиня.

— Я поклялся, — сказал поляк. — И не давите на меня, иначе я не сдержу обещания. Будьте спокойны, все кончится хорошо.

— А они не смогут погасить огонь?

На губах поляка заиграла ироническая улыбка.

— А какими помпами? Я все предусмотрел.

И он быстро поднялся на палубу, где уже царила паника.

Все свободные от вахты часовые высыпали из кают-компании и общими усилиями старались справиться с огнем, который разбушевался не на шутку, судя по клубам густого вонючего дыма, вырывавшимся из открытого кормового люка.

Поляк подбежал к Метюбу, который раздавал приказы направо и налево, перемежая их ругательствами.

— В каком месте загорелось?

— Кажется, на складе запасного инвентаря, — в ярости ответил турок.

— А кто мог устроить поджог?

— Кто, кто! Эти собаки-христиане, ясное дело.

— Да ты совсем голову потерял, капитан. Они заперты в трюме на носу, а загорелось на корме. Лучше вели их освободить, и мы пошлем их на помпы. При таких обстоятельствах любые руки не лишние.

— Ты прав, — сказал Метюб. — Иди освободи их и отправь работать.

Поляку только это и было нужно: он боялся, что турки обнаружат открытый засов на люке.

Пока экипаж, немного успокоившись, воевал с огнем, поляк спустился на твиндек, а потом в трюм.

Греки, Перпиньяно, Эль-Кадур и папаша Стаке сгрудились у трапа и внимательно прислушивались к звукам, доносившимся с верхней палубы.

— Вылезайте! — крикнул поляк, просунувшись в люк.

— Загорелось? — спросил Перпиньяно, который стоял ближе всех к выходу.

— Еще как! — ответил поляк.

— А моя госпожа? — с тревогой произнес Эль-Кадур.

— Она вне опасности, не бойся.

— Я хочу ее видеть, — не унимался араб.

— Ступай к ней, если хочешь, и оставайся ее охранять. Она в лазарете. А вы быстрее вылезайте, и упаси вас бог проболтаться.

Отряд бросился на твиндек, уже охваченный густым дымом, сильно пахнущим смолой, и выскочил на палубу.

— Эй, христиане, к помпам! — крикнул Метюб, едва завидев их.

— Только не я, — сказал Никола, подойдя к поляку.

— Это почему?

— А о галиоте вы позабыли, синьор?

— Что ты собираешься делать, Никола?

— Подожду, пока искры попадут сюда, на деревяшку, и подожгут ее, чтобы турки не смогли спастись на галиоте и на нем увезти нас в Хусиф.

— А ты молодец, — сказал поляк.

— Обо мне не беспокойтесь, встретимся на берегу. Пять миль вплавь меня не пугают. В нужный момент я отсюда исчезну.

— К помпам, христиане! — снова заорал Метюб. — Или вы хотите, чтобы я велел гнать вас плетками?

Греки, Перпиньяно, папаша Стаке и Симоне поспешили повиноваться, а Никола, воспользовавшись царившей на галере неразберихой, вернулся на твиндек, намереваясь прыгнуть с борта и вплавь добраться до галиота.

Пожар, который все более разгорался благодаря запасам флагштоков, парусов и прочего запасного инвентаря, скопившегося на складе, приобрел пугающие размеры. Весь склад был охвачен огнем, и длинные языки пламени, вырываясь сквозь борта на юте, лизали обшивку.

Турки, совсем потеряв голову, как сумасшедшие метались взад и вперед, уже не слыша ни Метюба, ни офицеров и призывая Аллаха и пророка, вместо того чтобы выстроиться в цепочку с ведрами.

Греки во главе с папашей Стаке бросились к помпам, чтобы не возбудить подозрений, но, как только начали нажимать на ручки, сразу заметили, что вода совсем не идет.

— Капитан, — сказал папаша Стаке, остановив Метюба, который проходил мимо, — ваши помпы не работают.

— Что ты сказал, пес христианский? — взревел турок.

— Пес я, там, или не пес, а ваши помпы не качают воду, и это говорит вам помощник капитана Венецианского флота.

— Я же их только вчера проверял!

— Не знаю, что и сказать: с такими помпами вы пожар не потушите.

И тут Метюб произнес ругательство, которое вряд ли одобрил бы пророк.

— Осмотрите рукава! — крикнул он своим офицерам, пыхтевшим от старания выстроить цепь.

Двое или трое кинулись выполнять приказ, но очень быстро вернулись, крича от ужаса:

— Рукава перерезаны! Мы пропали!

Папаша Стаке взглянул на поляка, единственного, кто сохранял спокойствие во всем этом бедламе, и заметил, что тот сардонически усмехается.