Карьеристы

— Пью за вашу красоту! — восклицал Алексас, наполняя бокалы. — Ну хоть пригубите!

— Вино кружит мне голову. — Она не могла оторвать глаз от его лица. Снова воющая и лязгающая музыка, снова пьянящий ритм фокстрота.

Когда они покинули танцевальный зал, над высокой башней костела занималась заря.

— Удивительное утро! Может быть, погуляем немножко? Посмотрите, как красив утром сосновый бор, — говорил Мурза, ведя ее под руку.

— Там роса…

— Тогда пойдем на взморье, на песке росы нет.

И они зашагали по новой, застроенной редкими виллами улице. Кругом ни души, ни одного живого существа, покой, тишина. Лишь изредка где-то вдалеке закричит петух да с моря доносится однообразный привычный гул.

Дорожка между дюнами вывела их на поющий под ногами песок. Шли они не спеша, иногда останавливались, обменивались короткими, на первый взгляд ничего не значащими фразами, полными для них глубокого смысла.

Наконец перед ними открылось синеющее и сверкающее море. Лучи восхода простирались по необъятному морскому зеркалу, розовые, желтые и фиолетовые цвета играли на поверхности воды. А дальше море сереет, голубеет и на горизонте темной тенью сливается с белесым небом.

На берегу виднеются лодки, но, насколько хватает глаз, ни души. Они идут молча так близко друг к другу, что ее волосы касаются его щеки. Он чувствует ее дыхание, видит длинные темные ресницы… С моря потянуло легким ветром. Алексас обнял Зенону, и она ответила на его поцелуй.

Из-за верхушек далекого леса выплыло багровое солнце.

* * *

Домантене бесшумно проскользнула в комнату, глянула на спящего мужа и, задумавшись о чем-то, остановилась у своей кровати. Викторас поднял голову:

— Вернулась?

— Вернулась, — ответила она едва слышно.

Он приподнялся, взял ее за руку и ласково попросил:

— Присядь, Зинут.

Зина послушно опустилась на краешек его кровати и вопросительно посмотрела на мужа. Он притянул ее к себе и поцеловал. Губы жены пахли вином и табачным дымом.

— Нынче вечером мы уезжаем домой, — произнес он спокойно, но строго.

Она вздрогнула:

— Почему так внезапно?

— Я думаю, ты уже отдохнула?

Он смотрел на нее и ждал ответа. Она молчала, огорченная, сосредоточенная, боясь проронить неосторожное слово. Зина догадывалась, что муж подозревает ее, но его неожиданная нежность совершенно сбила ее с толку.

Домантас встал, подошел к окну, раздвинул шторы — утренний свет залил комнату. Теперь он ясно видел ее побледневшее, поблекшее лицо. Она устало сидела на краю кровати, с поникшей головой, несмелая, какая-то помятая.

— Так как же, Зинут?

— Что случилось, Викторас? — Зина коротко глянула на него. — Может, что-то произошло в Каунасе? В чем дело?

Он постоял у окна, потом подошел, обнял ее прикрытые мехом плечи и сказал тихим, чуть дрожащим голосом:

— Этой ночью я не сомкнул глаз. Думал о том, что наша жизнь словно под откос катится. Едем домой… Разве ты не чувствуешь, что между мной и тобой, между тобой и Альгирдукасом появилась какая-то трещина? Она все растет, ширится и может превратиться в бездонную пропасть. Если и дальше так будет продолжаться, мы уже не сможем дотянуться друг до друга. Дай мне свою милую, нежную руку и вернись, вернись к нам, пока еще не поздно.

Его голос стал глухим и оборвался.

Минуту длилось тяжелое молчание. Зина мучилась, не в силах на что-то решиться, не зная, какой избрать путь. Наконец она промолвила:

— Мне тебя очень жалко, Викторас. Но… скажи, что же я должна для вас сделать?

— Откажись, ради бога, от своей бессмысленной жизни, от всех этих балов, кафе, клубов. Раз и навсегда!

Теперь она уже смело взглянула мужу в глаза:

— Ты хочешь изменить мою жизнь? Однако иначе жить я уже не могу. Очень обидно, но ты никогда не понимал меня. Дома ты создал такие условия, что я просто задыхалась. Не знаю, может быть, я вообще не гожусь для спокойной семейной жизни: слишком стремлюсь к счастью или характер у меня слишком беспокойный… Не знаю… Но я хотела, поверь мне, Викторас, хотела вместе с тобой радоваться жизни. Хотела делить с тобою успехи и почет. А ты вечно занят, замкнут, неразговорчив. Если ты и говорил со мной, то лишь о своих идеях, которые мне абсолютно непонятны, чужды. Я всегда стремилась помочь тебе и помогала, но ты этого никогда не ценил, не понимал и теперь не понимаешь. Мы очень разные люди. Я тебя люблю, ты не беспокойся, но мне трудно будет отказаться от той жизни, того счастья и тех успехов, которых я постепенно, понемногу достигла и которые мне весьма приятны.