Она говорила, уже совсем ничего не опасаясь, говорила откровенно, по-женски нежно упрекая его. Зине показалось, что она готова на все, лишь бы им обоим было хорошо, но по опыту она уже знала, какая это трудная задача, знала, что между ними уже кто-то стоит, и этот «кто-то» так легко не исчезнет, он и впредь будет сулить ей пьянящее счастье, пусть смешанное для нее с горем, даже с бесчестием. Может быть, это счастье очень рискованно, неопределенно; может быть, она поступает бездушно… Но у нее уже нет никаких сил, чтобы отказаться от него и начать новую жизнь. Если бы еще ничего не произошло, если бы все было иначе, совсем иначе, если бы она сама была другой, то смогла бы все забыть, оставить. Тогда перешла бы она через чистую реку, омылась и на другом берегу почувствовала себя новым человеком, начала бы новую жизнь.
Домантас снова погладил ее руку.
— Возможно, я тебя не понимал. Прости. Постараюсь быть другим. Но и ты должна обещать мне, что станешь жить по-другому. Если не ради меня, то хотя бы ради нашего сына, ради Альгирдукаса… Ведь ты его любишь. Будь хорошей матерью…
Ее глаза наполнились слезами.
— Хорошо, я постараюсь больше бывать с ним.
— А теперь обещай мне — сегодня же вечером мы уедем в Каунас… И Альгирдукас здесь плохо себя чувствует.
Зина долго колебалась.
— Хорошо, поедем, — согласилась наконец она, но в ее тоне было больше горечи и разочарования, чем решимости.
Домантасы вернулись в Каунас.
От летней жары город вымер, опустел. Компания Домантене разбрелась.
Почти целый день сидит она одна, читает романы, играет на пианино, листает иллюстрированные журналы. Изредка выходят они всей семьей погулять или уезжают куда-нибудь за город. Романы выбирает она себе такие, в которых повествуется о бесконечных любовных интригах. Читая, сочувствует любви героев и, оторвавшись от книги, вздыхает или незаметно смахивает набежавшую слезу. Долго, с остановившимся взглядом, сидит в глубоком раздумье. Целиком погружается в в какие-то тайные, ей одной ведомые воспоминания. Вытаскивает из сумочки сигареты, садится напротив зеркала и играет колечками голубоватого дыма.
Но романы довольно быстро надоели ей. Несколько раз принимается она за едва разрезанную книгу и снова бросает ее, нервно мечется по комнате или, появившись на кухне, обрушивается с бранью на служанку. Временами она опять становится задумчивой, ее лицо светлеет. Тогда Зина идет к Альгирдукасу, целует его, ласкает.
Часто жалуется мужу на головную боль, насморк, плохое настроение, скучную жизнь. Он предлагает ей выпить цитрованилина или сходить в кино. Она выбирает второе, однако возвращается в еще худшем настроении, так как редкий фильм приходится ей по вкусу. То слишком много нищеты, то слишком мало любви, то артисты плохо играют, то разбойники слишком жестоки.
Однажды, сидя в салоне с романом в руках, Зина обратилась к Викторасу:
— Я думаю, что лучше уживаются те, кто… кто… Ну, скажем, не мешает друг другу свободно пользоваться жизнью.
— Как это — не мешает? — флегматично откликнулся Домантас. — Смотря по тому, что это за свобода, что это за жизнь…
Она снова углубляется в книгу, словно забыла о своей фразе. Но через некоторое время продолжает:
— Есть жены, которые и на балах не разлучаются со своими мужьями. По-моему, это по́шло и провинциально.
— Если очень любят друг друга…
— При чем здесь любовь? Все супруги более или менее любят друг друга. Но зачем демонстрировать это на людях? Я думаю, каждой женщине гораздо интереснее, если ее муж пофлиртует с другой. Такое поведение щекочет нервы, интригует, заставляет больше ценить его.
— Всякий флирт безнравствен, — тоном, не допускающим возражений, заявляет Домантас.
Зина откладывает книгу, выходит и возвращается с рукоделием. На ее вышивке маленький амур пускает стрелы, а вокруг — красные розы.
— Отличная будет подушечка на диван, только все никак не закончу, — говорит она, разглаживая материю. — Да, между прочим, знаешь, Бутаутайте открыла на Аллее свободы магазин мужской и женской конфекции. Я уже заходила туда. Мне кажется, у нее самый красивый, самый современный магазин. И где она достала столько денег?
— Ее мать довольно состоятельная женщина. У нее в Паневежисе несколько земельных участков, дом, магазин. И в банке кое-что лежит. Говорят, она что-то там ликвидировала, вот и открыла здесь, в Каунасе, магазин на имя дочери.
— Ты что же, виделся с Бутаутайте? — Зина подняла глаза от рукоделия.
— Нет, рассказывали… После того недоразумения, когда она вынуждена была оставить службу, не хочу с ней встречаться.
— Это просто некультурно, — пожурила его жена. — Если ты в этом виноват, надо извиниться…
— Я тоже иногда так думаю…
— Она очень серьезная девушка.
— Знаешь, вчера я видел ее на улице с Крауялисом, и даже под руку! — пытался переменить тему разговора Домантас, его и самого удивила неожиданная дружба Юргиса и Юлии.
— Разве Крауялис уже в Каунасе?
— На второй или на третий день после нашего отъезда примчался. Он такой непоседа!.. В Паланге, среди бездельников, ему скучно.