Карьеристы

— Он и вправду со странностями, этот Крауялис… Я его боюсь. — На лице Домантене отразился испуг. — Мне кажется, что он и человека мог бы убить. Он еще тогда, когда я к тебе в центр ходила, так странно смотрел на меня… Один раз даже проводить вызвался, но ни одного слова не смог выговорить. Молчит, будто воды в рот набрал, а если что и скажет, все невпопад. С полдороги сбежал. Смех… И теперь, если встретимся, тоже как-то странно смотрит.

— Да, да, — не слушая жену, пробормотал Домантас. — А хорошо бы ему жениться на Бутаутайте. Она человек серьезный. Только пойдет ли за него?.. Хотя язык у Юргиса неплохо подвешен — любой может вскружить голову.

— Брось ты, настоящий сыч этот твой Юргис.

И, усмехнувшись, Домантене стала подбирать нитки нужных оттенков.

* * *

Август кончился. В город возвращались последние отпускники. Каунас понемногу просыпался. Началось оживление и в политике, и в общественной жизни. Вернулись директора, партийные деятели, люди искусства. Возобновились заседания и совещания, в кафе стало многолюднее, загоревшие на солнце дамы привезли новые сплетни и интриги.

По улицам снова носился великолепный автомобиль Мурзы. В Женском клубе снова налаживались традиционные чаепития.

Домантене стала еще рассеяннее, еще нервнее и злее.

Когда Мурза первый раз по возвращении позвонил ей и пригласил прокатиться, она с дрожью в голосе отказалась и, сердито бросив трубку, чуть не плача, забегала по комнате. Когда же он позвонил вторично, согласилась увидеться с ним.

Теперь Зенона все чаще уходила из дому. То засиживалась в Женском клубе, то уезжала с Мурзой. Она познакомилась уже и с его квартирой, и с его заграничными винами лучших марок…

Дамочки стали шушукаться об их «близкой дружбе», о богатстве и влиятельном положении Мурзы, о карьере Домантаса. Одна предсказывала печальный, другая — хороший конец этой истории; ходили слухи, что Мурза страстно влюблен в Домантене, кое-кто утверждал: мол, в семье Виктораса наметился разлад.

Не поддерживая никаких отношений с самой болтливой частью общества, Домантас этих разговоров не слышал. Он только недоволен был тем, что обещания, данные женой в Паланге, пущены на ветер, что ее жизнь снова потекла по прежнему руслу.

И ее частые разъезды с Мурзой не на шутку волновали его, хотя Зина уверяла: дескать, поездки эти совершенно невинны, она вынуждена ездить с Мурзой лишь потому, что у них самих нет автомобиля…

И вот у нее снова всегда отличное настроение, она вновь стала разговорчивой и ласковой. Уходя от упреков мужа, доказывала, что хорошо следит за воспитанием Альгирдукаса, а когда поздно возвращается домой — только о нем и думает…

И правда, никогда она не покупала сыну так много подарков, как теперь. Принося кучу дорогих игрушек, обнимала его и допрашивала:

— Любишь мамочку?

— Люблю, — отвечал довольный мальчик.

— Если любишь, поцелуй крепко-крепко!

Вихрастый малыш, поцеловав мамочку, кидался к новым игрушкам и уже больше ничего вокруг не замечал.

Эту приятную беседу Домантене со всеми подробностями пересказывала мужу.

* * *

Осень наплывала постепенно, как огромная хмурая туча. Желтели деревья в парках и садах, отцвели астры и георгины. За городом можно было услышать прощальные журавлиные клики, меланхоличное шуршание опадающих листьев.

И вот как-то в конце ноября резкий утренний ветер нагнал волны серых туч, на уже голых ветвях повисли капли дождя.

Уходя из дому, Домантене наказала бонне:

— Пусть Альгирдукас побудет дома. Может быть, скоро похолодает, тогда снова сможете гулять.

Но той скучно было сидеть в одиночестве. И она отправилась к приятельнице, служившей в нянях у знакомых Домантасов. Жили они неподалеку. И вот уже битый час Альгирдукас барахтался на ковре со своим сверстником, таким же героем, а их воспитательницы гадали друг другу на картах, не обращая на детей внимания. Альгирдукаса забыли раздеть, и локоны у этого борца слиплись от пота. Потом мальчик попросил пить, ему дали стакан холодной воды. Возвращаясь домой, он простудился.

Ночью ребенок начал метаться, жаловался на боль в боку. На рассвете отец пригласил жившего поблизости врача. Осмотрев ребенка, тот нашел у него плеврит и сам помог поставить компресс.

За день мальчик неузнаваемо изменился — и, придя с работы, перепуганный отец вызвал другого врача. Этот определил воспаление легких и запретил компрессы. Но сын дышал все тяжелее и тяжелее.

Всю ночь просидели родители у постели больного. Они почти не разговаривали, не упрекали друг друга, но оба чувствовали себя виноватыми.

К утру Альгирдукасу стало еще хуже. Он метался, бредил. Викторас прошел в кабинет и дрожащей рукой снял телефонную трубку. Позвонил третьему врачу, профессору.

Когда профессор осматривал больного, мать и отец с робкой надеждой следили за его действиями, словно он был волшебником.

— Ну как?.. — еле слышно спросили они, лишь только профессор закончил осмотр.

Тот покачал головой:

— Трудно сказать… Дело скверное.

Отец закусил губу, а по лицу матери покатились слезы.

Профессор выписал рецепт и, протягивая его, попытался успокоить убитых горем людей: