Карьеристы

После этого разговора Домантас больше и носа не казал в партийный центр. Большую часть дня проводил в департаменте, по вечерам, запершись, сидел дома или отправлялся за город подышать свежим воздухом, побродить. Подумывал об учебе, об экзаменах, но, как нарочно, не зарегистрировался на этот семестр в университете. Впрочем, настроения для занятий у него тоже не было. Какое-то беспокойство, гнетущая меланхолия. Дома уныло, холодно, все полно горьких воспоминаний. Временами Домантас страдал от отсутствия близких друзей, душевного тепла, тосковал по чему-то, чего не находил ни в политике, ни в своей высокой должности, но что тем не менее было необходимо, желанно, к чему стремилось сердце.

* * *

Как-то Домантас остановился около заведения Юлии Бутаутайте, теперь уже Крауялене.

«Не заглянуть ли? — мелькнула мысль. — Объясню ей, что непричастен к тем неприятностям, которые довелось ей испытать… Она теперь замужняя дама — никаких толков визит мой не вызовет…»

Все еще раздумывая, идти или нет, он открыл дверь.

В магазине были и сама хозяйка, и несколько продавщиц. «Зря зашел!» — подумал Домантас. Он был уверен, что Крауялене никогда не простит ему того предательства, и сейчас сознание собственной вины выросло до невиданных размеров. Он с радостью отложил бы объяснение до другого раза. Однако повернуться и уйти, ни слова не говоря, тоже было неудобно. Викторас собрался было обратиться к первой попавшейся продавщице и искал глазами, что бы такое купить. Но тут его заметила хозяйка и с сияющим лицом направилась к нему:

— Господин Домантас! Какой приятный сюрприз! Совсем забыли старых друзей. Разве так можно? Вам давно следовало прийти сюда не как покупателю — как желанному гостю! Если есть лишняя минутка, может, заглянете к нам? Мы живем на втором этаже. Милости просим. Не зазнавайтесь! У меня здесь пока никаких дел. Прошу!

— Я так… Мимоходом. Загляну, думаю…

— Мы с Юргисом давно собирались нанести вам визит, но тоже все как-то… Извините нашу невежливость.

— Мы были бы очень рады. А Юргис дома?

— Да разве он усидит! Наверное, так и умрет на бочке — все митинги да митинги… По целым неделям пропадает. Доконают его эти выборы. Чего только не случается на митингах. Сам рассказывал: иногда приходится и за револьвер хвататься! Ужас, ей-богу, ужас! Мне это совершенно непонятно. Я все прошу его, чтобы остерегся, а он страшно доволен своей работой. Странный человек!

Искренность и радушие хозяйки несколько успокоили Домантаса. Теперь он дивился лишь тому, что Юлия не сердится на него. Не только не сердится, а даже наоборот — протягивает ему руку. Пока она болтала, Домантасу удалось разглядеть ее заведение. Магазин действительно был хорош — большой, богатый и нарядный. Всюду дуб, хромированный никель, зеркальное стекло. В витринах — изысканные женские украшения. На полках в порядке и со вкусом разложены товары. «Пожалуй, не без оснований поговаривают, что Крауялис женился из весьма практических соображений», — подумал Домантас.

— Как вам нравится мое новое дело? — словно угадав его мысли, спросила Крауялене. — Неинтересная работа, правда? Наши литовцы ее не любят. Странно иногда рассуждают люди. Говорят, например: зачем покупать у литовца, если за те же деньги можно купить у еврея? Или: зачем я продам что-нибудь литовцу, если мне и еврей столько же даст? И смех и грех! Однако я не могу жаловаться на отсутствие клиентуры. Правда, покупают у нас преимущественно богатые, из наиболее зажиточных семей… Так прошу вас — на минутку!

Домантас все больше не узнавал в этой деловой женщине прежнюю Юлию. Она стала оживленной, ловкой, самостоятельной. Впрочем, обладание крупным и доходным предприятием, вероятно, и придавало ей солидность и самоуверенность.

Они поднялись по лестнице в квартиру, и тут Викторас снова ощутил неловкость. Ушедшее было чувство вины снова леденило его душу.

— Садитесь, пожалуйста! Сигары, сигареты — прошу! Извините, покину вас на минутку, прикажу подать кофе.

Оставшись один, Домантас горько усмехнулся: «Смотри, как я довольна, как счастлива, смотри, как я не сержусь на тебя, мелкая ты душонка…»

Когда она вернулась, он сказал:

— Я ожидал, сударыня, что наша встреча будет иной… Вы же имеете право сердиться на меня, очень сердиться.

— Ну что вы такое говорите?! — всплеснула она руками.

— Да, да, вы имеете право…

— Ничего не понимаю!

— Понимаете… Вспомните министерство, вашу службу, этот проклятый приказ… Но вы должны знать, что я, так сказать, был вынужден, был лишь… слепым орудием.

Юлия засмеялась, совершенно не обращая внимания на его смущение, на то, с каким трудом он выдавил из себя все это.

— Ну и шутник! Я думала, вы имеете в виду кое-что другое… Тогда я действительно сердилась.

— За что же вы сердились? — забеспокоился Домантас.

— За невыполнение некоторых обещаний. Правда тогда мы были юными. За это в свое время я и в самом деле обижалась на вас.