Карьеристы

— В женской больнице?! — в смятении отпрянул от нее Викторас. — Разве ты болела? Может, операцию делали?

— Ну, ну, не пугайся. И не спрашивай лишнего. Не со мной одной случается такое… Только на этот раз были небольшие осложнения. Прежде ты и не замечал. — И она как-то странно усмехнулась.

Теперь Домантас понял все. Его глаза остекленели. Будто столкнувшись с чем-то страшным, он бессознательно отступил еще на несколько шагов.

— И теперь!.. И прежде… — бормотал он. — Вот почему беда поселилась в нашем доме! Ты же преступница! Преступница!

Лицо Домантене пошло красными пятнами.

— С ума сошел?.. — Ее голос оборвался. Некоторое время она глубоко и трудно дышала. Потом заговорила — поспешно, задыхаясь, сверкая глазами: — Во всем и всегда виновата одна я?! А ты ни при чем? Ничего знать не желаешь, даже своей вины не видишь… Ты же сделал все для того, чтобы с тобой стало невозможно жить. Хочешь иметь детей? А как ты их прокормишь? Ты же безработный! Тебя выбросили на улицу… Ты и мою жизнь загубил!

Домантас не спускал с нее застывшего взгляда. В его воображении вдруг возник образ сына, его смерть. От этого воспоминания сжалось сердце, закружилась голова. В глазах вспыхнула ненависть.

— Ну и уходи! Уходи! — закричал он. — Это же из-за тебя погиб Альгирдукас!.. Из-за тебя! Из-за тебя!

И с этими словами он выбежал в двери, не переставая размахивать руками, словно стараясь оттолкнуть от себя что-то ужасное.

Домантене ничком упала на диван. Мгновение она лежала вытянувшись, неподвижно, будто в обмороке. Потом плечи ее затряслись, и она как-то судорожно, страшно и глухо начала кашлять. Этот странный кашель все сильнее разрывал ее горло, становился все громче, чаще и наконец превратился в жуткий крик.

Еще ни разу в жизни не рыдала она так, как сейчас…

Этот случай заставил ее принять окончательное решение. Если раньше она колебалась, медлила, выжидала, то теперь поняла, что между ними все кончено. Еще немного, еще несколько дней… Она должна окрепнуть, подлечиться, успокоиться, вернуть свою былую красоту. И тогда… Она заперлась в спальне, приказав служанке постелить хозяину в кабинете и никого не принимать.

Домантас тоже долго не мог прийти в себя. Весь вечер ни за что не мог приняться, ни с кем не разговаривал и допоздна метался по кабинету, от стены до стены, как зверь в клетке. Утром отправился в город, вернулся, крепко выпивши, и тут же уснул. Только на третий день взял себя в руки, просмотрел газеты и попытался что-то написать, но работа не клеилась. События последних дней совершенно выбили его из колеи. Он даже стал бояться за самого себя. Если судьба и впредь станет наносить ему такие удары — он очень скоро будет ни на что не годен.

Необходимо скорее найти место. Постоянная работа поможет забыться, прогонит все мрачные мысли.

* * *

Но ему ничего не удавалось найти. Несколько раз заходил он в партийный центр, толкался в частные учреждения, но повсюду слышал одно: «Просим подождать, — возможно, позже что-то появится. Вы будете первым кандидатом».

Журналистику он не оставлял. Но литературного заработка явно не хватало на жизнь, даже если свести до минимума все расходы. Во-первых — квартира. Плата за нее съедала все деньги. Он принялся искать маленькую и дешевую, ежедневно бродил по городским окраинам, обходя улицы, застроенные хибарками.

С женой они почти не встречались. Хотя она уже выздоровела, но из дому еще не выходила, сидела, запершись в спальне. А Домантас работал и спал в своем кабинете. Теперь он уже раскаивался, что был слишком резок, что так обидел ее, но все же, по его мнению, она была непростительно виновна. Он еще любил Зину, хотел помириться, извиниться. Впрочем, нет! Прощения просить он не станет. Она могла бы истолковать это как признание своей правоты. Он и так был слишком добр и снисходителен по отношению к ней. Возможно, именно недостаток строгости явился одной из причин того, что она перестала заботиться о доме и пустилась флиртовать с кавалерами. Может быть, таких женщин, как она, следует держать в ежовых рукавицах, не распускать, а то они постепенно начинают сбиваться с пути… Так ли это на самом деле, утверждать трудно, но уж теперь-то он постарается быть строже.

Через несколько дней, окончательно окрепнув, Домантене стала выходить. Но вела себя так, словно ее больше совершенно не касались ни муж, ни дом. Пропадала где-то целые дни, возвращалась поздно, на автомобиле, и, даже не выпив чаю, запиралась у себя.

После долгих поисков Домантас присмотрел на самой окраине недорогую, более или менее терпимую квартиру из двух комнат и кухни. Следовало подумать, как они там разместятся. Вероятно, придется продать часть мебели, об этом надо поговорить с женой. Кстати, этот разговор мог бы стать предлогом, чтобы объясниться с ней, помириться. Правда, на определенных условиях… Впредь она должна вести себя так, как надлежит порядочной женщине.

Он сидел в салоне и поджидал жену.

— Мне необходимо поговорить с тобой, — удержал он Зину, когда она, возвратившись домой, поспешно шла через салон в спальню.