Карьеристы

До глубокой ночи недвижно просидел он за своим столом, подперев руками голову, погруженный в невеселые мысли.

* * *

А в министерстве пока все шло по-прежнему. Тянулись однообразные скучные дни. Почти каждое утро слышал Домантас традиционный нагоняй директора вахтеру по поводу мифической пыли; доносились до него из-за двери и разговоры Никольскиса с посетителями; иной раз становился он невольным свидетелем беседы шефа с кем-либо из подчиненных. Директор распекал чиновника за «политиканство», приказывал вступить в партию, грозил и повторял свои бесконечные «стало быть». Эта злополучная дверь и происходящие за ней разговоры уже изрядно надоели Домантасу. Как-то он даже предложил соседу поменяться местами, но Керутис не согласился. И Домантасу пришлось по-прежнему незримо присутствовать на зачастую довольно странных совещаниях, происходивших в кабинете шефа. Однажды он подумал; а не сообщить ли кое-куда о том, что там делается? Впрочем, бесполезно. Все равно ничего не добьешься. А кроме того, его сообщения были бы бездоказательны. Свидетелей-то нет! Строить обвинение на услышанных за дверью разговорах — не очень серьезно. И он махнул на все рукой…

Политическая лояльность почти всех чиновников департамента была уже приведена в норму, пока лишь Домантаса, к его немалому удивлению, не трогали. Он ждал.

И действительно: настал его черед. Как-то он на пару минут опоздал на работу — и надо же было случиться такому! Как нарочно, столкнулся в дверях с шефом.

— Опаздываете!

— Извините, пожалуйста! Виноват.

— Ладно. Кажется, опаздываете не часто… Вот что, зайдите, стало быть, ко мне. Через полчасика.

«Вроде бы не собирается взыскивать… Не сердится. Но зачем я ему понадобился?»

Домантас явился точно в указанный срок.

— Как поживаете, господин Домантас? — почти дружески встретил его директор, поглаживая бородку.

— Благодарю вас. Живу помаленьку. — Домантас стоял перед столом шефа. Сесть Никольскис не предложил.

— А вы все еще крупный деятель… И в газетах кадемов печатаетесь… Стало быть, так… Вот что: я долго ждал, надеялся, что вы сами поймете, осознаете ошибочность, заблуждения свои, а вы все еще с оппозицией.

— Ни с какой оппозицией я ничего общего не имею, — тихо ответил Домантас, глядя прямо в глаза Никольскису.

— Зачем уж так безапелляционно? Скажите лучше: мол, ошибки прошлого… Человеку свойственно ошибаться. Ну, и наш, стало быть, долг, долг старших, указать вам, младшим, на ошибки, помочь исправить их. Я не собираюсь отнимать у вас много времени, время дорого, всем нужно работать. Скажу коротко: подавайте заявление.

— Извините, пожалуйста, какое заявление?

— То есть как это — какое? Вы — чиновник, находитесь, стало быть, на государственной службе и должны входить в партию таутининков. Иначе неудобно. Понятно?

— Этого я сделать не могу, — ответил Домантас, чувствуя, как горячая волна крови заливает лицо.

— Что вы сказали? — Директор вытащил из пачки сигарету и, не прикурив ее, сломал в пепельнице.

— Не смогу вступить в партию таутининков, — повторил Домантас.

— Ну, такого я не ожидал! — скрипнул зубами Никольскис. — Я к вам, стало быть, со всем добрым, а вы вон куда?! Так какой же мне, стало быть, интерес устраивать ваши дела? Если вы сами ничего не понимаете, так что ж… Больше мне с вами говорить не о чем… Да, вот еще: чтобы никаких опозданий! Этого я не потерплю!

— Так я же всего один раз опоздал…

— Ступайте!

Домантас вышел из кабинета. Нервничая, несколько раз прошелся по длинному министерскому коридору, остановился, пробормотал вслух: «Нет. Никогда! А там — что будет, то будет!» — и отправился в свою комнату.

* * *

Через пару дней ему позвонила в министерство госпожа Лапшене.

— Давненько не виделись. Как поживаете? Почему никогда не заглянете ко мне?

— Времени нет, сударыня. Работа не позволяет.

— Прошу вас быть у меня сегодня в пять.

— Благодарю, но никак не смогу.

— Ах, так! Тогда завтра.

— Тоже не смогу.

— Мне необходимо поговорить с вами, господин Домантас, по весьма важному делу. Ясно? — строго прикрикнула Лапшене.

— Я слушаю вас.

— Это не телефонный разговор! Вы неблагодарны, господин Домантас! — И она бросила трубку.

VIII

По улице, припорошенной свежим снежком, пролетел голубой лимузин и остановился у пятиэтажного, современной архитектуры дома. Из автомобиля выпорхнула молодая женщина.

— Подождите у подъезда, — кинула она шоферу, — может, придется ехать снова.

На даме была великолепная каракулевая шубка, светлые матерчатые ботики облегали стройные ножки. Она чуть ли не бегом влетела в просторный вестибюль, стены которого были облицованы мрамором, отперла дверцу лифта и поднялась на третий этаж.

— Портнихи еще не было? — озабоченно осведомилась она у горничной, помогавшей ей снять шубку.

— Нет, барыня, не приходила.

— Не дай бог связаться с этими портнихами, вечно они опаздывают! Я так волновалась, пока ждала у парикмахера, а ее все нет… Может, в платье придется что-нибудь поправить. Слушай, Онуте, — обратилась она к девушке, которая, присев, расстегивала ее ботики, — накинь быстренько пальто и дуй к портнихе! Машина ждет внизу.