Карр

Он обнаружил, что хорошо представляет теперь обратную дорогу к… своему? выходит, что — своему — жилищу, без труда может вызвать в памяти образы отца, матери, младшей сестры — на фоне вечереющего леса, видеть который он продолжал при этом прекрасно, они появлялись совершенно, как будто наяву, словно — показалось сперва — какие–то призраки; однако потом он понял, что это лишь только особенность людской памяти, и подивился ее неожиданной силе; он даже попытался убедиться, что это точно — не настоящие призраки, которые он и сам с легкостью мог вызывать и развеивать — и убедился. Он начал гораздо лучше и тоньше понимать людскую речь, что они хотят сказать, когда говорят совершенно, на прежний его взгляд, абсурдные, противоречащие логике вещи. Начал глубже и яснее переживать их чувства, и они перестали казаться ему примитивными, но — неожиданным образом — и понятными; Карр осознал, что люди сами по большей части не осознают и не понимают до конца своих чувств и именно это отличает их чувства от мыслей.

Но наконец взгляд его упал на пучок растений — «букет», услужливо подсказала слово человеческая память — который он все еще машинально сжимал в левой руке; Карр подивился его нелепости и хотел бросить, но что–то удержало его от этого, и он не бросил. Вместо этого мысль побежала к цели сегодняшнего рокового похода в лес; он почувствовал, что волна новых, совершенно незнакомых ему ощущений поднимается откуда–то из глубины, казалось, покоренного им человеческого существа, но уже ничего не мог с ней поделать, надеясь только, что как–нибудь сумеет обуздать, если будет нужно, и ее, не позволит ей затопить его совершенно, заставить потерять власть над собой, увлечь в тот, уже памятный ему неотвратимый путь к хаосу и саморазрушению. Буря ярчайших образов закружилась перед ним, на сей раз заслонив даже окружающее; он будто двинулся вспять по реке Времени — вот он быстро и легко шагает, почти бежит по дороге, мимо каменоломен: горячее полуденное солнце печет его макушку, но он почти не замечает его и оно даже ему приятно; вот получасом ранее он выходит из города, переполненный радостью… — Карр запнулся на этом воспоминании, он никогда не испытывал ничего подобного — и теперь неистовая молодая радость, ведомая одним лишь чадам этого странного хрупкого мира, будто наяву затопила его, так что он даже терял — почти терял! — с таким трудом обретенную власть над своим новым воплощением и уже не мог провести четкую границу между ним и собою, даже более, не хотел этого — он хотел… страстно желал! чтобы продолжалась эта доселе неведомая ему радость, восторг молодого человека, который… Который, — далее Карр стал уже спокойнее разматывать клубок событий не скупившегося на них дня, — вышел сегодня из города, проветриться, переполненный радостью от — чего? А, — он вышел проветриться и собрать «букет» — зачем? И для — кого?

Внезапно он «вспомнил» все это. Для чего, для чего я здесь?! Уже вечер, мне нужно, я должен спешить, — бросившись громадными нечеловеческими прыжками по дороге, почти ничего не видя перед собою, не упав, не переломав себе конечности только благодаря соединенным вместе: земному животному инстинкту и совершенной мудрости предвидения сверхъестественного существа, он продолжал подымать из памяти — пунцовые от той же, что и у него, молодой радости щеки, тугую, манящую девичью грудь (прежнему Карру всегда было непонятно назначение этих мешков у человеческих особей женского пола), блеснувшие под ресницами глаза, ее имя… — Имя!.. Её имя! — закричал, не слышимый никем Карр, вновь чувствуя ни с чем не сравнимый запах юного ее крепкого тела, пробуждающегося для… — Любви!.. — почти заревел он на бегу, — любви… — повторил он, уже тише. Таково было первое из открывшихся Карру значений этого слова.

* * *

Ближе к городу он перешел на быстрый, затем на обычный шаг; и вот, остановился в нерешительности. Прилив радости спал, сдержанный, наконец, его разумом, оставив после себя лишь легкое, приятное воспоминание и сознание того, что — начало постижению человеческих тайн им положено. Но — что следует делать дальше? Идти в город, к ней, играть до конца эту роль — готов ли он к этому прямо сейчас? да и хочет ли с самого начала затевать игру по чужим, как ни взгляни, правилам? — довольно и того, что несколькими минутами ранее он был чуть ли не погребен под волной еще незнакомых, а потому не подвластных ему до конца чувств.

Был уже настоящий вечер; солнце давно скрылось за чуть видневшимися вдалеке дубовыми кронами на холмах, однако небо еще полыхало и над ними, и в противоположной стороне, где облака оставались пока ярко освещены снизу; было еще довольно светло. Карр вновь, медленным шагом, так не похожим на стремительное движение его прежнего могучего тела, двинулся к видневшимся уже совсем близко окраинным улочкам, разбегавшимся от места, прозванного, почему–то, «торчком», где единственная грунтовая дорога от каменоломен переходила в мощеную брусчаткой главную улицу, плавно заворачивающую далее к базарной площади.