– Твоё счастье, – ответил граф, чувствуя необыкновенный прилив нежности, радости, облегчения – ничего подобного он раньше не испытывал. – Иначе как бы я вытащил тебя? С чего это ты вздумала купаться посреди зимы, безумная Бланш?
Лицо ее, до этого осветившееся радостью, омрачилось, и Ален испугался, решив, что напомнил ей страшные минуты, когда она чуть не лишилась жизни. Он поспешил утешить её:
– Сейчас тебе ничто не угрожает.
– Как страшно… – она заплакала.
Заплакала тихо, стесняясь слёз и отворачиваясь, чтобы он не увидел их.
Ален принялся шептать ей слова утешения, и приникал к лежавшей на постели девушке всё теснее и теснее, но Бланш сама судорожно обхватила его за шею, прижалась щекой к щеке, содрогаясь от рыданий, которые напрасно пыталась сдержать.
– Умирать очень страшно, – шептала она.
Одеяло соскользнуло, плед распахнулся, и простыня – последняя преграда – упала на постель. Граф почувствовал, как девичьи груди скользнули по его груди, а на плечо закапали слезы – настоящие, обжигающе горячие. И этот миг решил все. Ален понял, что больше просто не может находиться вдали он неё. Она нужна ему, как воздух, как чистая вода, которую пьёшь. В его руках она вздрагивала, и от этого его самого пронзала сладкая дрожь.
– Бланш… – прошептал он хрипло, и она сразу отпустила его, ахнула и юркнула под одеяло, натягивая простынь до самого горла.
– Опять убегаешь, – сказал Ален, лаская взглядом такое дорогое ему лицо – темные блестящие глаза, нежный рот, потом взгляд его переместился ниже. Бланш настолько крепко сжала углы простыни, что побелели костяшки пальцев. Он коснулся губами этих рук, умевших многое – приводить в порядок запущенные замки, готовить вкуснейшие блюда, удерживать, как в тисках, его сердце: – Бланш, позволь только посмотреть… – граф осторожно сдвинул одеяло, под которым она пряталась, как испуганный зверек в норке, и потянул край простыни.
Ален тянул простыню осторожно, но настойчиво, но Бланш со своей стороны не желала подчиняться.
– Это неправильно, – взмолилась она.
Он и сам понимал, что неправильно. Но как остановиться, когда она была рядом – прикрытая лишь тонкой тканью? И только что сама его обнимала…
– Не бойся, – утешил граф. – Я не сделаю ничего плохого. Я ведь раздел тебя, и не набросился, как дикарь.
Опираясь на локоть, он навис над ней, едва касаясь губами щек девушки, тихонько целуя в висок, в уголок рта и продолжая нашептывать:
– Ты моя жена, я твой муж, ты давала клятву подчиняться каждому моему желанию…
– Но наш договор, – напомнила она, дрожа всем телом.
– И наш договор о том же… Ты обещала слушаться меня… Не бойся, я всего лишь взгляну… Только один раз…
– Ален! – простонала она.
– Только один раз…
Пальцы её разжались, и он медленно стянул простыню, которой Бланш стыдливо прикрывалась.
– Ты такая красивая, моя маленькая шоколадница, – граф погладил девушку по щеке, потом скользнул рукой ниже, проведя по белоснежной шее, между ключицами.
Больше всего Алена манили белоснежные девичьи груди с розовыми маленькими сосками. Вот они – совсем близко, можно чуть податься вперед и губами ощутить их лепестковую нежность. Но он сдержался, чтобы не напугать Бланш, и лишь прочертил кончиками пальцев вокруг одной груди, наслаждаясь бархатистой гладкостью кожи. Этого было мало – очень мало. И совсем не утишало жар, а лишь распаляло его.
Словно спасаясь от соблазна, Ален прикрыл белую грудь рукой, но ладонь ему тут же уперся отвердевший сосок. Граф чуть сжал руку, и Бланш снова запаниковала, зашептав:
– Вы просили только посмотреть, милорд!
Но он приложил палец к её губам, призывая к молчанию, и спросил приглушённым голосом:
– Чего так боится моя Бланш? Моя смелая, отчаянная Бланш? Ты вышла замуж за Синюю Бороду, ничего не боясь, а теперь, когда и бороды уже нет, чего-то испугалась?
Она отрицательно покачала головой, не сводя с него глаз.
– Нет, конечно же, я не боюсь, – ответил за неё граф, снова возвращаясь к ласке, которая и дарила наслаждение, и мучила. – Разве тебе плохо со мной, Бланш? Тебе ведь нравится…
Девушка закрыла глаза, и брови жалостливо изломились, но она его не остановила, и это придало графу надежды и пыла.
– Ты совсем меня измучила, – продолжал говорить он, успокаивая Бланш, а сам уже положил ладонь на ее живот, спускаясь все ниже. – Я чуть с ума не сошел, когда увидел тебя в воде… Моя милая Бланш, как же можно было быть такой неосторожной, чтобы упасть с берега?
Рука его находилась всего в нескольких дюймах от девичьего лона, как вдруг Бланш выдохнула, по-прежнему не открывая глаз:
– Я не поскользнулась, милорд. Меня сбросили в воду.
Это было уже не смешно, и Ален приподнялся рывком:
– Что значит – сбросили?
Бланш открыла глаза и посмотрела на него честным взглядом:
– Думаю, что-то было подсыпано в чай, который я выпила. Я увидела, как зацвели ягоды падуба, и упала, а потом меня потащили и сбросили в пруд.
– Расскажи всё, как можно подробнее, – велел граф, хмурясь.