– Так и сделаю, – я улыбнулась ей, пытаясь приободрить, хотя поддержка сейчас нужна была мне.
Я вошла в гостиную, ещё не зная, как буду встречена.
Муж сидел в кресле у камина, в домашних туфлях, что я приобрела, и читал какую-то замшелую книгу. Вернее, перелистывал, не читая. Подойдя к креслу, я остановилась, дожидаясь, пока он обратит на меня внимание. Де Конмор поднял голову и посмотрел на меня. Взгляд светло-серых глаз был жёстким. Даже жестоким. Несколько томительных секунд я ждала хоть какого-то вопроса, а потом не выдержала:
– Добрый вечер, милорд. Как прошел ваш день?
– Благодарю, всё было замечательно, – ответил он сквозь зубы. – А как ты провела день? Наверное, повеселилась в городе?
– Я ездила по делам.
– Охотно верю, – он захлопнул книгу и швырнул её на столик, а потом вскочил и прошёлся по комнате туда-сюда. Остановившись у ёлки, он щёлкнул ногтем по грецкому ореху и сказал: – Мы же договорились, Бланш. Я доверился тебе, ты обещала сдержать слово, а сама нарушила его.
Всё-таки, он узнал про потайную комнату. Я призвала себя к спокойствию, глубоко вздохнула и сказала:
– Хорошо, что вы заговорили об этом, милорд. Позвольте мне объяснить…
– Послушаем, что ты скажешь, – он повернулся ко мне, заложив руки за спину, и перекатываясь с пятки на носок.
– Всё, что я сделала, было продиктовано одним лишь моим желанием помочь вам… – нет, я хотела сказать нечто совсем иное, но почему-то с языка сорвалась эта холодно-учтивая фраза.
Я сразу поняла, что начало неудачное, потому что граф хлопнул ладонью по столешнице.
– Если ты сейчас же не станешь говорить по-человечески, я тебя прибью, – сказал он, так и кипя от ярости. – Слышать не желаю всей этой светской болтовни! – и он стремительно шагнул ко мне.
В любое другое время я бы испугалась, да и невозможно было не испугаться этого черного тролля – бородатого, разъяренного. Но сейчас, когда я узнала правду о его пагубном пристрастии, когда поспешила защитить его от Сильвани, разве могла я стерпеть подобную несправедливость? Почему он так разозлился из-за этой потайной комнаты? Подумаешь, я заглянула в нее! Не хотел, чтобы заглядывала, так не давал бы ключ. Да и что я там увидела, скажите на милость?
Поэтому я не попятилась и даже не попыталась закрыться рукой, а сказала с вызовом:
– Я знаю о вас всё и хочу помочь.
– Прямо-таки всё!
– Почти всё, – заговорила я торопливо, пока он не начал опять грозиться. – Ваша болезнь началась после гибели второй вашей жены, леди Эстер. Леди Эстер пыталась убить вас, подослала наемных убийц. Но вы спаслись, раскрыли её планы, вы с ней поссорились, она умчалась в горы и погибла.
– Да ты настоящий шпион, леди Бланш! Сколько всего успела разузнать! – наигранно восхитился он. – Может, считаешь, что это я убил её?
– Нет, – сказала я твердо. – Вы не могли этого сделать.
– Откуда такая уверенность? Ты ведь всё вызнала у Барбетты. Мой предок убил трёх своих жён. Чем я лучше него?
– Вы не такой, как ваш прадед. Я знаю. Но что же вы сделали своей рукой, Ален, раз считаете болезнь проклятьем? Расскажите, облегчите душу. Может, это поможет успокоить боль… которую вы носите в сердце.
Не знаю, что подействовало – или мои слова о том, что его тайна – вовсе не тайна, или то, что я назвала его по имени, но разговор наш перешел в другое русло. Я видела, как гнев де Конмора поутих, и поспешила закрепить свою маленькую победу:
– Ну же, Ален, откройтесь. Вам станет легче, если вы расскажете мне всё. Ведь несмотря ни на что, я – ваша жена. Я дала клятву помогать вам, быть опорой и верной подругой… Что с вашей рукой?
Он кусал губы, словно боролся с самим собой, а потом решился:
– Ты права. Болезнь – это проклятье. Кара небес. За один проступок, который я совершил. И ничто не помогает, есть только одно средство, чтобы облегчить боль.
«Кушанье лотофагов», – сказала мысленно, но промолчала, потому что хотела узнать всю правду.
– Она ведь и правда хотела меня убить – Эстер, – сказал Ален так, будто каждое слово было ему, как иголка под кожу. – Подослала убийц, а я выжил. Приехал в Конмор, чтобы призвать её к ответу. Она сначала всё отрицала, а потом… Я дал ей пощёчину, а она пожелала, чтобы у меня рука после этого отсохла. И уехала в горы.
Я пристально смотрела ему в лицо. Лгал ли он? Свидетелей той истории нет, и мне оставалось лишь верить мужу на слово. Но я была убеждена, что он откровенен со мной сейчас, и почувствовала нежность и жалость к нему. Конечно, он винил себя в смерти жены. Чувство вины, усиленное болью – это по-настоящему чудовищно.
– Чем же провинился каменный лебедь? – спросила я, робко погладив рукав мужнина камзола.
Ален быстро посмотрел на мою руку, но не отстранился
– Лебедь? – он невесело усмехнулся. – Да ничем. Эстер сказала, что никогда не любила меня, что ей противен наш брак, и что лебедь никогда не полетит в паре с вороном. С тех пор я ненавижу этих паршивых птиц – лебедей. Они для меня – символ предательства, измены, смерти. Сами белые, а сколько лицемерия…