Картинки нижегородского быта XIX века

Старина крепко держала его в своих цепких руках. В бывшем бугровском, а потом турчаниновском доме на Благовещенской площади помещался городской театр. Когда Дума в конце девяностых годов вознамерилась строить новое здание театра, Бугров на заседании гласных встал, низко поклонился присутствующим и сказал: «Ходатайствую перед Градской Думой. Стройте театры, где желаете, только место, где сейчас театр стоит, мне продайте. Хорошую цену дам, уважьте». Гласные полюбопытствовали, зачем Бугрову место, которое сам, в свое время, продал. И услышали в ответ: «Родители покойные, папенька с маменькой на этом месте жили, дом имели. Легко ли их косточкам в могилках знать, что тепереча здесь театр?». Городской голова из дворян-пароходчиков спросил, едва сдерживая улыбку: «А что же, по вашему мнению, в театре такого делают, что родительские кости могут тревожиться в гробах?». Бугров посмотрел на него строго: «Я в театрах не бывал, но знаю, что там голые бабы через голых мужиков прыгают. Тьфу!».

Городского филантропа и «благодетеля» нельзя было не уважить: здание театра ему продали. А через неделю город получил от него официальную бумагу:

«…Желая в мере сил моих придти на помощь Нижегородскому Городскому Общественному Управлению в удовлетворении особых городских нужд, имею честь предложить Городской думе приобретенное мною здание на Благовещенской площади бывшего театра гг. Турчаниновых и Фигнера в полное распоряжение Городского Управления безвозмездно с тем, чтобы в этом здании впредь никогда не допускалось устройство какого-либо театра или увеселительного заведения…

Николай Александрович Бугров. 28 апреля 1897 года».

У этого «большого» в Нижнем человека были и большие слабости. О самой большой из них — слабости к женскому полу — старались вслух не говорить. В молодости Бугров три раза был женат, но к сорокалетнему возрасту похоронил всех трех жен; с первой — жил семь лет, со второй — четыре года, третья — умерла после годового супружества. Вдовец широко использовал тот догмат своего раскольничьего вероучения, который гласил: «блуд не грех, а испытание божие». Из покровительствуемых им скитов он во время частых посещений выбирал наиболее понравившуюся девушку и брал ее к себе в дом «для услужения». Прихоть обычно проходила через два-три месяца, редко длилась полгода и никогда — более. Разонравившаяся наложница выдавалась замуж за одного из многочисленных в мучной фирме приказчиков или баржевых матросов. Молодоженам Бугров за свой счет строил где-нибудь на Сейме, в Передельнове домик в три окна, голубой окраски, крытый железом и окруженный палисадником с кустами белой сирени. Такие стандартные домики росли, как грибы после дождя, и впоследствии досужие люди подсчитали, что число их перевалило за тридцать.

* * *

Н. А. Бугров «царил» на суше. На воде властвовал другой «король» — Г. И. Чернов. Семидесятые и восьмидесятые годы — время выхода на арену широкой пароходно-речной деятельности многих предприимчивых людей среднего Поволжья. Среди них попадались подлинные представители русской черноземной силы, в которых, вместе с полной самобытностью характеров, коренилась исключительная одаренность и тонкая практическая сметливость.

Ветлужский крестьянин Гордей Чернов, начав трудовую жизнь водоливом расшивы, в 1875 году прочно обосновался в Нижнем, владея к тому времени двумя буксирными пароходами и десятком баржей.

Его страстная, кипучая, порой необузданная натура и необыкновенная изобретательность в пароходном деле с первых же дней нижегородской жизни стали изумлять купцов-волгарей. Он, первый в Поволжье, рискнул на смелый опыт: переделал в кустарных мастерских Борского затона деревянный корпус своего парохода «Слуга покорный» на — железный. Следующие его начинания, поражавшие окружающих оригинальностью замысла, остались практически неосуществленными. Гордею, как человеку без всякого образования, недоступен был научный анализ своих, быть может, вполне реальных технических идей. Одна из его «фантазий» состояла в предложении вставлять в днище каждого парохода несколько рядов деревянных валиков-катков. Гордей рассчитывал, что в мелководье пароход на перекатах будет катиться по дну на валиках. Однако затея не вышла из стадии его личных «топорных» опытов, а заинтересовать других пароходчиков он не сумел. Так же бесславно кануло в Лету его предложение — приспосабливать в зимнее время бездействующие машины пароходов к перемолу зерна, путем устройства на берегу передвижных амбаров-мельниц.