Кастелау

Сегодня приходится слышать множество самых невероятных россказней о пьянках, которые тогда в Берхтесгадене происходили. Одно скажу: что бы вы на сей счет ни услышали – в жизни все было куда круче. Мы там обнаружили винные погреба – с вином, шампанским и крепким спиртным, какое только душе угодно, включая наше американское виски. Рассказывали, что это личный алкогольный запас Германа Геринга. Всего около шестнадцати тысяч бутылок. Мы не жалели сил, пытаясь все их освободить, и они не оказывали сопротивления. Кто-то из наших взломал склад сыров, я как сейчас вижу эти сыры, огромные, с колесо величиной, и как их по главной улице Берхтесгадена катят. Сыр вроде не очень к виски подходит, но по-настоящему мы это только на следующее утро осознали. Страшнее похмелья у меня в жизни не было.

По счастью, мы от штаба 506-го полка получили отличное боевое задание, в самый раз, чтобы голову прочистить. Берхтесгаден – большая община, с разбросанными вокруг деревнями, некоторые от центра довольно далеко, но все равно к общине относятся. Нам было поручено эту местность проверить и очистить от гнезд неприятельского сопротивления, ежели таковые обнаружатся. Но это уже не операция оказалась, а настоящая загородная прогулка, словно в школе на каникулах, с приятной весенней погодой, по живописным окрестностям. Сопротивления мы не встречали. Легендарные оборотни «вервольфы», которые якобы из засады на наших солдат нападают, так нигде носа и не высунули. Только в самой отдаленной, выше всех расположенной захолустной деревушке под названием Кастелау из окна тамошнего трактира по нам был произведен один-единственный выстрел. Но очередью из M2HB [96] эта огневая точка сразу была подавлена.

Взятие Берхтесгадена только потому не повлекло тогда за собой громких газетных заголовков, которых оно, вообще-то, заслуживало, что сразу после этого в Реймсе была подписана немецкая капитуляция.

Маркус Хекенбихлер. Ответ на вопрос анкеты

(1988)

Вопрос № 11

Как американцы вошли, я толком не видел.

Когда стало известно, что Мюнхен взят, мой отец отдал последнее свое распоряжения: сопротивления не оказывать. После чего спустил флаг перед ратушей.

Потом отец, мать и я стали дожидаться прихода американцев в ратуше, в подвале. Никто ведь не знал, как оно обернется. Но все-таки это странное было чувство: получалось, мы самих себя взаперти держим.

Один раз были выстрелы, всего одна короткая очередь, а потом снова все стихло. По крайней мере, мы у себя в подвале больше ничего не слышали.

Когда мы снова на улицу выбрались, все уже кончилось. Американцы дальше ушли, даже пост нигде не выставили. Видно, посчитали, что Кастелау не больно-то важное место. Потом, правда, они снова кое-кого к нам прислали, это офицер был, который очень хорошо по-немецки говорил. Но он больше с киношниками дело имел.

По части имущества только «Вацманн» слегка пострадал. Ну и еще Басти Хольцмайера убили.

Когда люди пришли отца спрашивать, как им дальше быть, он ответил, пусть, мол, к кому-то еще обращаются, он здесь больше не начальник.

Интервью с Тицианой Адам

(29 октября 1986)

Ну что? Чемоданы собрал?

Мне тебя будет недоставать, ты хоть понимаешь? Я ведь уже привыкла, что ты мне тут постоянно…

Ну нет, даже не надейся. Письма писать – это не для меня. Но ты можешь при случае иногда мне открыточку… Что-нибудь этакое из Голливуда, очередную кинозвезду. Чтобы в баре на стенку повесить.

Давай-ка лучше начнем. Сегодня, я так решила, я доскажу тебе всю историю до конца. А завтра уж встретимся в последний раз и вместе напьемся.

Ну, значит, я одна напьюсь.

Как-то это тоскливо получается: на все про все, что я после смерти Вернера пережила, всего одна катушка… А мне ведь тогда всего двадцать один исполнился. Только-только совершеннолетие. Вернер мне тогда ко дню рождения стихи подарил, сам, от руки написал. Я долгое время думала, что он их и сочинил. Оказалось, вовсе нет. Но это я только много после обнаружила, когда в газете однажды… Но стихотворение все равно красивое. «И подарил бы, наконец, от моей печки изразец» [97].

Опять я забыла, кто на самом деле это… Ну да все равно. Для меня только одно было важно: что Вернер мне это подарил. Вернер был в моей жизни… Как бы тебе объяснить? Августин меня однажды спросил: «А вот как понять, кто в фильме главную роль играет?» Это у него одна из таких шуток-загадок была. А ответ простой: «Если он умирает и на этом фильм кончается – тогда, значит, он и был в главной роли». Вот и мой фильм, когда Вернер умер, будто остановился… Все, что потом было, по мне так спокойно можно вырезать.