Кастелау

Едва Хекенбихлер заявился в трактир – он, как правило, приходит один, но с таким видом, будто за ним целый взвод молодчиков марширует, – Кляйнпетер попросил его срочно вызвать врача. (Предварительно узнав от госпожи Мельхиор, что во всей округе врача днем с огнем не сыщешь.) Весь план съемочных работ – а план в Берлине утверждали! – полетит к черту, если госпожа Адам надолго выйдет из строя. А у нее, быть может, воспаление легких, что при такой стуже совсем не удивительно.

Хекенбихлер тут же предложил организовать транспортировку больной в клинику в Берхтесгаден, что Кляйнпетер, как нетрудно догадаться, со своей стороны категорически отклонил. Господин ортсгруппенляйтер должен понимать: подобную транспортировку госпожа Адам в ее нынешнем состоянии может просто не пережить. Но, разумеется, если он как староста берет на себя такую ответственность, все его указания, конечно же, будут выполнены. Ему, Кляйнпетеру, так только лучше, особенно из-за Берлина, меньше всего ему хотелось бы нажить неприятности в министерстве. Тем более что, по слухам, – быть может, все это только пустая болтовня, но на всякий случай к сведению принять не мешает, – у госпожи Адам там, в министерстве, личный покровитель имеется. На высокой, можно сказать, даже высшей должности. Услышав такое, Хекенбихлер разом подобрался, превратившись в подобострастного и ретивого служаку. По нынешним временам одно упоминание любой высшей должности кому угодно внушает страх.

Весь этот разговор происходил в коридоре, прямо перед дверью номера Тити, и та каждое слово слышала. Когда все троица наконец к ней вошла, она как пай-девочка принялась выполнять режиссерские указания: ни слова не произнесла, только стонала. Бледная, как смерть, вся мокрая и продрогшая от холодной воды. По крайней мере, по ее собственным уверениям. Но, как уже было сказано, она любит преувеличивать.

Когда же Хекенбихлер с величайшей деликатностью, какая только доступна деревенскому тирану, затравившему всех односельчан, присел на край кровати, Тити со страдальческим лицом приподнялась, закашлялась, стала задыхаться – и тут ее вырвало прямо на кожаные штаны старосты. Она страшно гордится этим своим экспромтом и жаждет все новых и новых похвал.

Она размочила в воде несколько сигарет, а жижу выпила. И до сих пор, бледная страшно, о еде даже думать не может. «Я этот финт, – говорит, – еще девчонкой знала, когда школу прогуливала».

Маркус Хекенбихлер. Ответ на вопрос анкеты

(1988)

Вопрос № 3

Этого вопроса я вообще не понимаю. С какой стати нам должно было в голову прийти, что фильм у нас снимали не по-настоящему? Снимали ведь. Мы сами, своими глазами видели.

Дневник Вернера Вагенкнехта

(Ноябрь / декабрь 1944)

Ну, сюжет вроде бы готов. Мелочи кое-какие остаются, но худо-бедно общая линия вырисовывается. После обеда принимаюсь за диалоги. Под девизом: неважно как, лишь бы скорей. Кляйнпетер каждые полчаса прибегает спросить, как продвигается дело. Не дай бог узнает, что я еще на дневник время выкраиваю. Ему ведь не объяснишь, чем для меня эти заметки так важны.

Для меня, конечно, куда лучше было бы, если б действие на историческом фоне разыгрывалось. Какой-нибудь там Ренессанс или что угодно. Под панталоны и кринолины любую халтурную дребедень легче спрятать. Но все, что «Бавария» нам из своей костюмерной сумела наскрести, настолько разношерстно, что ничего путного из этого не соорудишь. Ладно, я же не для настоящей публики пишу, я пишу для Кастелау. А точнее, для партийца Хекенбихлера. Что для него сгодится – сгодится и для всей деревни. Да здесь никто и не посмеет супротив него хоть слово сказать.

Это будет военный фильм. Хотя бы из-за костюмов. Чего-чего, а уж мундиров-то в Германии всегда с лихвой хватало.

Место действия – единственное, которое здесь хоть на что-то годится, – развалины замка Линденбург. (Кстати, Кляйнпетер с самого начала знал, что никакого замка здесь нет. Про замок – это он для министерства талдычил, чтобы разрешение на натурные съемки выбить. А на самом деле просто на карте местечко искал, какое подальше, и как название Кастелау увидел, так сразу его и осенило. Он раскрывается мне с совершенно новых сторон. Выясняется, что в глубине души он чуть ли не авантюрист. И оттого он симпатичен мне все больше.)

Короче, заснеженный Линденбург на планах наверняка будет смотреться отлично. Романтические руины – это всегда производит впечатление. Я, кстати, для замка отличное название придумал – крепость Шваненберг, «лебединая скала». Вальтера Арнольда я сделаю последним отпрыском знатного рода Шваненбергов. Ясное дело, он будет у нас героем. Никого другого он и играть не станет.

Я даже герб роскошный придумал для этого благородного семейства: лебедь раскрыл крыла, защищая свой выводок. Жаль, в этой глухомани художника не сыскать, чтобы нарисовал.