Кастелау

В финале массовая сцена: вся деревня, стар и млад, включая детей и женщин, спешит на помощь обоим солдатам и обращает врагов в бегство. Статистов в нужном количестве Хекенбихлер нам обеспечит. В ходе сражения и Буфф, преодолев собственное малодушие, подставляет грудь под пули, защищая своего командира. Выдохнув напоследок что-нибудь патетическое, вроде «Геройский род Шваненбургов (да, – бург все-таки гораздо лучше) не должен прерваться!» Заключительный кадр: Вальтер Арнольд, раненый, но спасенный, в материнских объятиях Марии Маар. КОНЕЦ.

Тьфу, аж с души воротит! По счастью, это напишу не я, а Франк Эренфельз.

Интервью с Тицианой Адам

(15 сентября 1986)

Умереть я у них так и не успела. Сперва снегу навалило до черта, а потом… До сих пор, как вспомню… Такая сцена смерти, на весь экран, да со слезой, – для начала карьеры ничего лучше и придумать нельзя. Взять хоть ту же Зёдербаум. Вся ее слава с того началась, что в «Еврее Зюсе» она трагически тонет. Я тоже могла бы такую карьеру сделать… Даже не сомневайся. Талант-то… Может, все-таки хочешь сигаретку?

Да не строй ты такую физиономию. Вы, некурящие, такие же люди, не хуже, но и ничуть не лучше прочих смертных.

[Пауза.]

Свой первый съемочный день никогда не… Первая нормальная сцена. Наконец-то без всех этих «Да, ваша милость!», «Нет, ваша милость» и книксены без конца, как кукла заводная. Наконец-то…

Не знаю, как тебе объяснить. С одной стороны, я, конечно, знала, что снимаем мы только для вида, лишь бы показать, что мы вроде как работаем… Но с другой стороны… А вдруг, думаю, когда-нибудь пригодится… Вставят куда-нибудь… Хотя звук был вообще никуда. Звукооператор-то у нас глухой оказался, я тебе рассказывала?

Но даже если в мусорную корзину – все равно, думала, какой-никакой, а все-таки шанс. Показать Сервациусу, что я чего-то стою. И, кстати, вовсе не так уж это глупо было с моей стороны, потому что он… После войны вон сколько картин снял… Только без меня. Все этот шрам проклятый, вот уж на что я никак не рассчитывала.

Да ладно тебе распинаться. Еще как видно. А уж камера – от нее ничего не скроешь.

Это была сцена, когда мы первый раз встречались, Вальтер Арнольд и я. Он пришел в деревню еды раздобыть, а я просто мимо прохожу с корзинкой на руке. Он смотрит мне вслед, и я останавливаюсь. «Ты его взгляд спиной должна почувствовать», – это Сервациус мне так сказал. И тогда я оборачиваюсь, медленно так. Мое лицо крупным планом. Только лицо, но по нему видно, что я с первого взгляда… Крупные планы – это вообще в кино самое главное. В УФА они за крупные планы грызлись – гиенам такое не снилось.

Костюм мне Марианна организовала. Марианна Мельхиор, хозяйка «Вацманна». Вот уж совсем неподходящее имя – для тех-то мест. Вообще-то, ее Марией окрестили, но это ей было слишком… Слишком по-католически. Короче, Марианна. По виду сперва вообще не скажешь, вроде вечно такая забитая, а оказалось, в ней даже что-то бунтарское. Но это я только после поняла, когда обнаружилось…

Ну хорошо, хорошо…

Марианна помогала мне текст разучивать. Мне же немного на баварский манер надо было… Ну, не то чтобы совсем, только интонации. А подружились мы, потому что во время моей болезни она… Ну, притворной болезни… Она за мной ухаживала. И до того трогательно ухаживала, меня так и подмывало ей признаться, что все это розыгрыш. Ну а потом… Я тогда и представить не могла, что мы с ней…

Ну хорошо, хорошо…

Первую сцену я в национальном костюме играла. В баварском. Во всем Кастелау ничего другого и не раздобыть. К тому же так патриотичнее будет, Кляйнпетер сказал, мол, местный колорит, малая родина… Да этот тебе что хочешь докажет, лишь бы зубы заговорить…

Этот костюм – та еще радость была. Во-первых, мерзнешь в нем как последняя собака. Счастье еще, Мариана мне исподнее раздобыла, штаны такие, с начесом. Сама я такое ни в жизнь… это же мужчину только пугать, какая уж тут любовь. Страшные, как я не знаю что, но хотя бы почки не застудишь. Вернер когда в первый раз меня в этих штанах увидел, он так и сказал…

Неважно. И вообще не твое дело. Это интимное.