Кастелау

Итак, обер-лейтенант Бодо фон Шваненберг (я-то хотел Рюдигером его назвать, но Сервациус считает, что Рюдигер – дурацкое имя), сопровождаемый старым служакой-фельдфебелем (Августин Шрамм), получает приказ удерживать оборону на некоей высотке. А эта высотка – в приказе она обозначена лишь как высота № 17 – по прибытии на место оказывается – вот так сюрприз! – его родовым имением. Бывают же совпадения!

Кажется, я начинаю понимать кое-каких своих собратьев по ремеслу, которые, сидя в отделах пропаганды, должны круглые сутки выдавать на гора всякую патриотическую дребедень. Это же чертовски соблазнительно: гнать халтуру, писать, что в голову взбредет, любую муру, которую выдумывать легче легкого. Не особо утруждаясь муками творчества, тешить себя мыслью, что ты тоже человек творческого труда.

Поскольку у Бодо фон Шваненберга имя вышло длинное, для роли Шрамма я постарался подобрать покороче: фельдфебель Буфф. У нас в Фюрстенвальде учитель физкультуры был с такой фамилией. Это будет грубоватый, но добрый простак. Он прошел через многое, и все его помыслы не столько о победе, сколько о том, как бы выжить. Этот характер нельзя переусложнять, иначе трудно будет строить диалог так, чтобы в конце тем ярче героизм проявился. Речь дворянская и простецкая – такой контраст всегда работает. Предложу, чтобы он с легким гессенским акцентом говорил, у него это отлично выходит.

Так вот, этих двоих, Шваненберга и Буффа, вроде как в разведку послали, а потом подкрепление пообещали. Только подкрепления нет как нет, а многократно превосходящие силы противника уже на подходе. Положение прискорбно схожее с реальным, но что прикажете делать, если больше актеров у нас и правда нету.

Канонаду приближающегося фронта наложат на звуковую дорожку уже на студии. Надо пометить, чтобы в Берлине при финальной доработке не забыли это сделать. Что, разумеется, полный бред. Пока мы до Берлина доберемся, совсем другая доработка пойдет.

(Обдумать, не годится ли «Финальная доработка» в качестве названия для большого романа.)

Уже вскоре – страниц через семь-восемь, полагаю, – окончательно выяснится, что подкрепление в обозримом будущем не подоспеет: внезапно разразившийся снежный буран перерезал единственную дорогу через перевал. А значит, кроме самих себя, Шваненбергу и Буффу рассчитывать не на кого. Буфф уговаривает забыть про приказ и поскорее смыться, какой резон ввязываться в бой, итог которого заведомо безнадежен. Бодо поначалу колеблется – без колебаний метраж не натянем, фильм слишком короткий получится – но затем, конечно, находит в себе мужество все сомнения отбросить: только верность приказу, борьба до последней капли крови, нет цели благородней, нет доблести выше, чем геройская смерть. Ну и вся прочая трескотня, произносимая в подобных случаях.

Однако эта его героическая решимость подвергается серьезному испытанию, когда он знакомится в деревне с хорошенькой девушкой. (Теперь-то уж Тити обязательно должна получить важную роль, ведь Хекенбихлер и вправду поверил, будто она восходящая звезда экрана. Сама она тем временем нежится в кровати и вдохновенно разыгрывает роль слабенькой, но выздоравливающей примы. Милостиво позволяет госпоже Мельхиор варить себе супчики, которые хлебает с таким трудом, словно ложку держать не в силах.) Может, написать еще и сцену в крестьянском доме у этой сельской красавицы – насквозь целомудренную, разумеется, – где Бодо героически противостоит соблазнам любви и грезам семейной идиллии? А что, если в ратушной гостиной с мебелью чуток поколдовать, – за крестьянскую горницу вполне сойдет.

Так что Бодо борется с собой, но чувство долга побеждает, и он отрекается от любовного счастья. «Мое место – на поле чести» – и так далее, и тому подобное.

Тут, в довершение всех напастей, появляется Мария Маар в роли его матери. (Только не спрашивайте меня, каким чудом она перебралась через линию фронта. Этот фокус-покус мне еще только предстоит изобрести.) У нее, конечно же, трое сыновей – в сказках у королев всегда три сына, – и двое уже пали смертью храбрых. Она слезно (ну конечно же, слезно!) умоляет своего младшего не идти на верную гибель, а остаться в живых, дабы не вымер древний род Шваненбергов. (Или Шваненбургов? Пожалуй, это получше звучит.) Он опять колеблется, но в конечном счете сохраняет стойкость и тут.

Но, как говорится, пришла беда – отворяй ворота. Его возлюбленная – Кресценция (Ценци? Рези?) – невзирая на зимнюю непогоду, выходит навстречу ожидаемому подкреплению, чтобы провести подмогу горными тропами. В пути ее застигает снежная буря. Бодо кидается ее спасать, карабкается на скалы, даже находит бедняжку – но та уже при смерти и эффектно умирает у него на руках. (Вот уж Тити порадуется!) Над ее бездыханным телом он воздает клятву сражаться с врагом до последнего патрона. («Воздает клятву»? Надо следить за собой, на этих высокопарных диалогах недолго вконец стиль испортить.)