Кастелау

Мы ведь и вправду уверились в собственной безопасности. Словно финальный свисток уже прозвучал, и итоговый счет уже занесен в протоколы. Ан нет – всемирная история назначила дополнительное время.

Только ложным чувством безопасности можно объяснить беспечность и даже удовольствие, с какими я взялся написать для открытого Вальтером Арнольдом «самородка» насквозь ходульную сцену, где в каждой строчке пафос оборачивается пародией и ироническое подхихикивание просто нельзя не расслышать. Вдохновленный суеверным визионерством нашего звукооператора, я украсил фильм явлением призрака. В доспехах ландскнехта. (Только потому, что «Бавария» великодушно предоставила нам соответствующий костюм.) Там у меня еще и сыч, как в сказке, три раза кричит. (Сычи вообще кричат? Или у специалистов это как-то иначе называется?) В награду за эту муру я ожидал покровительственного похлопывания по плечу или по меньшей мере понимающего подмигивания. Ничуть не бывало. Приняли за чистую монету. Иронии вообще никто не заметил.

Мы отучились различать, где видимость, а где явность.

Теперь начинаем учиться заново. С сегодняшнего утра, с без скольких-то минут одиннадцати.

На первую репетицию в Липовый зал на сей раз пришли все, даже Маар. Отказать себе в удовольствии лицезреть провал Бастиана Хольцмайера никто не смог. Человеку только дай посмеяться. А тут ожидался настоящий шванк [74], где одержимый манией величия дилетант должен был опозориться к нашей всеобщей радости. Что-то вроде шутовских сцен из «Сна в летнюю ночь».

Но Бастиан нас разочаровал. Оказался недостаточным неумехой – и, следовательно, недостаточно смешным. Отработал старательно. Несколько зажато, слегка напоминая истукана, что для потустороннего явления оказалось даже неплохо. И голос бесцветный, конечно, но это из-за легкого. Весь диалог с ним Вальтер Арнольд, конечно, предварительно отработал и от гордости первооткрывателя прямо сиял. Укротитель, чья дрессированная собачка впервые представляет публике разученный трюк.

Но тут, где-то в середине третьего или четвертого повтора всей сцены, громко хлопнула входная дверь. Сервациус – он и здесь, в Кастелау, от любой помехи приходит в ярость – по привычке грозно оглянулся, отыскивая взглядом помощника режиссера, которого у нас, конечно, и в помине нет.

Навестил нас, как выяснилось, сам Хекенбихлер. Чуть ли не строевым шагом он вошел в зал, а вслед за ним, не очень попадая в такт, еще двое в нарукавных повязках со свастикой. Один из них был Хольцмайер-старший, отец Бастиана. Все трое смотрели прямо перед собой тем неподвижным, чуть вытаращенным невидящим взглядом, каким в Германии принято сопровождать отправление официальных надобностей. Как бы подобрать для этого взгляда более точное определение? «Угрожающий» не вполне то. Пожалуй, «казенный». Казенный взгляд.

Что Хекенбихлер отнюдь не любопытства ради из ратуши к нам пожаловал, об этом по одному его облачению сразу можно было догадаться. Я, правда, только задним числом сообразил: во-первых, вдобавок к кителю на нем были форменные брюки, а не его баварские кожаные штаны, которые он, по-моему, даже на ночь не снимает. Ну и вдобавок служебный пистолет в портупее.

Кляйнпетер хотел было осведомиться, с какой стати мешают ходу репетиции, но господин партиец попросту отодвинул его в сторону. И прямиком направился к пивным ящикам, которыми Сервациус велел огородить воображаемое место действия. Как-то странно, неловко подпрыгнув, он вскочил на низкий помост и остановился перед Вальтером Арнольдом.

«Господин Арнольд, – провозгласил он. – Вы арестованы. Не пытайтесь оказать сопротивление».

Раздался вскрик – это испуганно вскрикнул молодой Хольцмайер. (Да нет, не вскрик, вскрик ему со своими легкими не осилить, скорее уж то ли громкий вдох, то ли тихий храп. Как будто душат кого-то.) А Вальтер только голову опустил, медленно так. Используй он всегда столь скупые средства, он бы и впрямь был хорошим актером. Потом – снова не без налета театральщины – протянул Хекенбихлеру руки, как бы подставляя их под наручники. Но Хекенбихлер от него отвернулся, снова совершил этакий странный подскок, на сей раз спрыгнув с помоста, и тем же строевым шагом устремился к выходу. Вальтер последовал за ним. Без колебаний. Как будто они этот уход заранее отрепетировали.

Оба сопровождающих в нарукавных повязках стояли у дверей по стойке «смирно». Я ожидал, что они, взяв Вальтера под стражу, под конвоем поведут его к ратуше. Они так и сделали, но прежде один из них, Хольцмайер-старший, смачно плюнул Вальтеру в лицо. Причем совершенно бесстрастно, скорее деловито. Как бы исполняя возложенную на него необходимую формальность.

Вальтер Арнольд и это стерпел безропотно, даже не отер плевок с лица.

Мария Маар побежала вслед за Хекенбихлером, причитая и уговаривая: «Но Петер, – повторяла она снова и снова. – Но Петер, Петер…» А я-то и не знал, что они уже на «ты». «Что бы там ни было, я уверена – это недоразумение».