Кастелау

Но в этом доме, где столько уголков и закоулков, что запросто заблудиться можно, было еще одно место, про которое один я только знал. Там в подвале отец арестантскую камеру обустроил, которую, впрочем, использовали редко и то в основном как вытрезвитель. Камера эта находилась прямо стена к стене с кладовкой, где мать всякие припасы и домашние соленья-варенья хранила. Так аккурат в этой кладовке, сразу за полкой с большими стеклянными банками, я вдруг лазейку, можно сказать, почти щель обнаружил, которая в совсем уж малюсенькую каморку вела, низенькую, только-только в рост встать. Я до сих пор объяснить себе не могу, для чего вообще эта каморка предназначалась.

Так вот, если туда протиснуться, то, как я выяснил, любое слово из арестантской там слышно. Я, бывало, этим пользовался, чтобы подслушать, о чем пьяные говорят, а себя при этом секретным агентом воображал на ответственном задании, хотя понять, о чем там эти пьянчуги бормочут, обычно все равно было нельзя.

Так вот, когда актера Вальтера Арнольда арестовали, это, конечно, для всей деревни сенсация была, особенно потому, что это ведь столичных приезжих касалось, а они, известное дело, совсем из другого теста. Так что я своими ушами весь разговор слышал, который в арестантской, а вернее, сквозь решетку арестантской камеры между Вальтером Арнольдом и моим отцом состоялся. И в результате этого разговора – это, пожалуй, я еще имею право разгласить – господин Вальтер Арнольд уже на следующий день снова на свободу вышел.

Только вот потом я, не помню уж точно как, проболтался, и отец понял, что я подслушивал. И взял с меня обещание никогда и никому не говорить о том, что в тот день в арестантской происходило. И я не чувствую себя вправе это обещание нарушить даже теперь, когда отца уже нет в живых. Надеюсь, Вы меня поймете.

Машинописная копия письма [75]

Movies Forever – The new address for old movies

139 14-th Street, Santa Monica CA 90408,

Tel. (310) 458-63-63 [76]

19 августа 1988

Дорогая Тити!

Я давно тебя не писал. (Или тебе? Твой язык сложный.) Пожалуйста, извини меня за этого. Я имел сделать много работа. Адвокаты из «Макилрой и партнеры» все время снова пишут мене письма. Еще не знаю, смогу ли вообще публицировать книгу.

Они пишут, что вызовут меня в суд на миллион доллар, за диффамация, не знаю, как это слово по-немецкому. У меня один всего шанс: надо иметь доказательств. Теперь вот я через случай нашел контакт с Маркус Хекенбихлер, сын бургомистр Хекенбихлер. Ты конечно его знаешь еще мальчик. Кажется, он имеет очень важная информации, но сказать не хочет. Он об это свой отец поклял (поклялся?). (Я здесь прилагал его ответ на мой вопрос.)

Я для него чужой человек и не могу ему уговорить на что-то другое. Но ты ведь долго в Кастелау жил и лучше понимаешь люди там. Возможность, что вы даже сколько-то время жили одна крыша и ты можешь это вспомнить.

Это было бы очень польза для меня, если ты захотел писать Маркус Хекенбихлер (он сейчас 58 годов) письмо и объяснить ему, почему это так важно получить его информация. Я уверен ты тоже имеешь большой интерес узнавать, потому что этот вопрос, о который ты тоже не мог найти ответ: почему Хекенбихлер мог знать о прятаться человек в подвале?

Пожалуйста, Тити, напиши письма Маркус! Ты женщина и знаешь, как надо на мужчина уговаривать.

Его адрес:

Маркус Хекенбихлер,

Грегор-Менедель-штрассе, 4,

Д-8242 Бишофсвизен,

Германия

Если ты будешь полный успех, я с удовольствия куплю тебе большую пакет сигарет или принесу тебе много туалетная бумага от Кэш-и-Кэрри. Ты еще можешь помнить?

Совсем сердечные приветы,

Сэм Саундерс

P. S. Через телевизион сейчас прямо показывают большого преступление в Гладбек [77]. Я уже не очень хорошо знаю мой путь через Германия, но надеюсь, это далеко от Висбаден.

Дневник Вернера Вагенкнехта

(Март 1945)

Уже неделю я к дневнику не притрагивался. За двенадцать лет впервые такой вот перерыв. 10 мая 1933 года, когда они жгли на кострах мои книги и запретили мне писать, вот тогда я решил: ах так – назло буду. Каждый день. Каждый день по кирпичику в их стену позора, так я себе это представлял. Что делать – я романтик, мнящий себя реалистом. Это было всего лишь бесплодное сопротивление бессильного человека.

И вот уже целую неделю ни строчки.

Все эти годы я оставался всего лишь наблюдателем, зрителем. Смотрел на жизнь, как смотрят фильм. Словно некая газета откомандировала меня в жизнь рецензентом – отсмотреть и сформулировать отзыв. Словно этот мой отзыв хоть какое-то значение имеет. А еще – еще это было мое лекарство против страха. Когда что-то описываешь, фиксируешь это на бумаге, ты вроде как внушаешь себе, что все описываемое неким образом тебе подвластно. И уговариваешь себя – мол, я ведь только смотрю. Все эти смертоубийства – они только на экране. Уж тебя-то пуля не достанет.