Кастелау

Само признание, как выяснилось, требует куда меньше времени, чем обретение решимости на такой шаг. Я и сам не заметил, как изложил все, что хотел рассказать. И объяснил, чего я боюсь. Кляйнпетер посмотрел на меня, чуть склонив голову набок, и сложил руки домиком – но с такой сосредоточенной физиономией, будто исполняет бог весть какой хитрый фокус. Медленно так – большой палец к большому, указательный к указательному, и так до мизинцев. Потом вдруг резко разъединил руки и показал мне пустые ладони – словно волшебник, в чьих руках некий предмет только что на ваших глазах чудесным образом испарился.

– Хекенбихлер поостережется досконально расследовать это дело, – изрек он.

– То есть как? – опешил я.

– Во-первых, он, разумеется, и так обо всем давно знает. – Большой палец к большому. – Этот человек не дурак, у него только вид такой. – Во-вторых, – указательный к указательному, – ему было бы куда сподручнее вовсе ничего и никогда об этом не узнавать. Потому что, в-третьих, ничего, кроме неприятностей, у него из-за этого быть не может. – Средний к среднему.

– Его поощрят за бдительность. Мы живем в государстве, где любого доносчика славят патриотом.

Со снисходительным торжеством в глазах Кляйнпетер покачал головой – так опытный шахматист реагирует на грубый зевок заведомо более слабого противника.

– Месяц назад я бы с тобой согласился. И даже неделю назад, пожалуй, тоже. Но все это уже не в счет с тех пор, как вокруг появляется все больше этих… – его пальцы прочертили в воздухе воображаемые кавычки, – «драпающих» вояк. О чем и в Берхтесгадене прекрасно известно. Вояк, которые у нас в деревне неким чудесным образом мгновенно превращаются в штатских. Между прочим, при помощи местного, ужас до чего патриотично настроенного населения. Нет, дезертиры – это сейчас совсем не та тема, которую Хекенбихлер захочет поднимать по собственной инициативе. А уж с вышестоящим начальством и подавно. А потому… – И он снова раскинул передо мной пустые ладони. – Он не станет переправлять Ники Мельхиора в Берхтесгаден, а предпочтет со временем потихоньку его отпустить. Не сразу, чтобы не привлекать внимания. Попозже, когда вся история хоть немножко быльем порастет. Он постарается все это дело замять и забыть. И дезертира в подвале, и людей, которые его там прятали.

– Ты уверен? – спросил я. Иной раз гонишь от себя даже надежду. Ибо невыносимо думать, что она может обернуться предательским миражом.

Кляйнпетер не ответил. Он уже взял какую-то папку (ума не приложу, зачем здесь, в Кастелау, в этой глуши, ему столько папок), положил ее перед собой на стол и принялся сосредоточенно листать. Эту его повадку я еще по Берлину знаю. Она означает, что для него тема исчерпана. Снова подняв глаза, он демонстративно удивился, что я все еще здесь, и вдруг сказал:

– В отличие от нашего обожаемого вождя, Хекенбихлер не затевает войну, которую не в состоянии выиграть.

Вояки, о которых он говорил (и об этом тоже давно надо было в дневнике написать), – это разрозненные солдаты, которые, невзирая на снежные заносы, глухими, издавна проложенными в обход перевала горными тропами пробиваются в Кастелау со стороны Австрии. Первые, промерзшие насквозь, еле поддерживая друг друга, объявились в деревне на следующий день после ареста Ники Мельхиора. Потом прибрел еще один, и еще…

Видимо, там, по ту сторону, какое-то крупное сражение произошло, и ничем хорошим оно не кончилось. (Хотя правильней сказать – оно хорошо кончилось. У цивилизации снова появится хоть какой-то шанс, только если эта война будет проиграна.) О произошедшем эти ребята говорят скупо и неохотно, но с одним мне все-таки удалось побеседовать чуть подольше. Я отдал ему один из своих пиджаков – летний, слишком легкий по нынешней погоде, – и он растроганно меня благодарил.

Все эти солдатики входили в состав нашей Десятой армии, которую американские и английские части гнали через всю Италии с юга на север. Похоже, войска союзников сильно превосходят нас, прежде всего по части вооружения и снабжения. «Они на лимузинах воюют, – так тот парень мне сказал, – а нашему брату сапоги подлатать и то нечем». При первом же благоприятном случае он решился на бегство.

(Пожалуй, я не совсем точно выразился, приписав его поступку слишком много решимости. Правильней будет сказать: при первом же благоприятном случае бегство подхватило его и понесло.)

Дезертиров полно.

Разумеется, Кляйнпетер прав: Хекенбихлеру следовало бы всех их арестовать. Теоретически это его долг. Но практически? Большинство из них все еще при оружии и стрелять обучены совсем не в горных козлов. Судя по виду, без сопротивления засадить себя за решетку они не позволят.