Кастелау

По счастью, Марианне вскоре получше стало… Потому что и я уже не могла так часто… Я, видите ли, срочно на съемках понадобилась. Хотя все мои сцены давно… Кроме главной, большой, где я умираю в снегу.

А то, что мы тогда снимали… Если ты вдруг в каком-нибудь архиве это разыщешь, считай, что ты просто исследовательский гений. Величайший на все времена. Только ничего ты не найдешь. Потому что мы вроде и снимали, а в то же время и не снимали.

Да-да, вот и думай-гадай до завтра. Думать – для маленьких серых клеточек это полезно.

Дневник Вернера Вагенкнехта

(Март 1945)

Сегодня почти семь часов подряд работали, от рассвета до заката. Почти семь часов изо всех сил делали вид, будто на самом деле снимаем фильм. Сервациус командным тоном отдавал режиссерские указания, актеры выкладывались вовсю, стрекотала кинокамера, мигала лампочками аппаратура в будке звукооператора. Кляйнпетер носился взад- вперед, изображая помрежа и директора картины одновременно. Даже некто Франк Эренфельз трудился в поте лица, испещряя каракулями лист за листом и время от времени обсуждая свои наброски в яростных дебатах с Кляйнпетером и Сервациусом. Посмотреть со стороны – такой ретивой, прямо-таки одержимой манией трудолюбия съемочной группы еще свет не видывал. Что и требовалось доказать. Вернее, показать.

Дело в том, что поступила новая директива от окружного руководства из Берхтесгадена. А в этой бумаге – новый, значительно расширенный список лиц, подлежащих призыву в народное ополчение, – и лиц этих в нем числится гораздо больше, чем в предыдущем, осеннем списке. Теперь гребут уже всех без разбора и подчистую, включая совсем уж мальчишек из гитлерюгенда. Единственное уважительная причина – служебная необходимость. А посему все мы теперь служебно необходимы, ежесекундно и безотлучно. Ибо геройская смерть всегда желанна только в киносценариях.

Прежде-то, после истории с Бастианом Хольцмайером и недолгим арестом Вальтера Арнольда, мы изображали киносъемки спустя рукава, почти проформы ради. Зато теперь снова вкалываем как очумелые.

Не отсняв при этом ни метра пленки.

Дело в том, – и это главная наша тайна, – что как раз пленки-то у нас и не осталось. Из своих запасов «Бавария» выделила нам совсем немного, а мы поначалу не особенно экономили. Теперь же Хаук как зеницу ока бережет последнюю бабину, наш «неприкосновенный запас», но по делу нам давно бы пора свернуть лавочку и признать, что затея наша лопнула.

Это если по делу.

Но мы, разумеется, на такое не согласны. Особенно глядя на горстку старичков с дробовиками, которых успел изловить Хекенбихлер и которые теперь проходят военную подготовку на деревенской площади. Ведь в любой день может нагрянуть какой-нибудь чинуша из Берхтесгадена с проверкой – как выполняется приказ. Кстати, мальчишки из гитлерюгенда тоже маршируют. У этих вместо дробовиков палки через плечо. Лучше бы лопатами вооружились. Чтобы хоть могилку себе успеть выкопать.

Кому-кому, а уж мне-то меньше всего пристало над ними потешаться. Сам-то чудом спасся, потому только, что военный врач на призывном пункте читателем оказался и даже книжки мои в руках держал. Не то давно бы уже в окопах гнил. Или вообще в сырой земле, хорошо, если с крестом в изголовье.

Но пока что все мы служебно необходимы. Ведь мы снимаем чрезвычайно важный военно-патриотический фильм.

Впрочем, даже в такой ситуации актеры не перестают быть актерами. Иными словами: ведут себя, как дети в песочнице. С тех пор как они знают, что камера жужжит вхолостую, они вконец распоясались и своевольничают, как мартышки в лесу. Вместо текста несут полную отсебятину – слушая такое, честное слово, начинаешь жалеть об изобретении звукового кино. И каждый, буквально каждый норовит свою роль расширить. Мария Маар вчера вдруг закатила такой монолог – его на три фильма хватит. Тити, та вообще себе новую сцену придумала, в которой ее Рози, поскольку Бодо ни о чем, кроме геройства, думать не в состоянии, решает утешиться с фельдфебелем Буффом. Вместе с Августином Шраммом они сымпровизировали любовное свидание – почти на грани порнографии. Но очень смешно. Мне вообще кажется, что будущее Тити в кино – это комедия. Как актриса она все-таки несколько поверхностна. Для трагических героинь ей недостает внутренней значительности.

Кляйнпетер и Сервациус прилагают все усилия, чтобы хоть как-то обуздать эту актерскую вакханалию. В конце концов, если кто-то из деревенских решит поглядеть, не должно создаваться впечатление, что у нас тут не работа, а сплошное дурачество. Впрочем, у местных мы давно уже не вызываем столь повального интереса, как еще пару недель назад.

Интервью с Тицианой Адам

(16 октября 1986)

[Кашель.]

Извини. Всю ночь сегодня вот так. Или ты решил, что я совратить тебя надумала, раз уж в постели принимаю?

Да нет, ерунда. Правда, пустяки. Я могу и лежа.

Да вовсе я не больна, черт возьми! Немножко нездоровится, с кем не бывает. Если у старого драндулета легкий дефект, это еще не значит… Или дефект легкого… [Кашель.]