Кастелау

Во второй «серии» уолтоновского «отчета» об освобождении Николауса Мельхиора грань между вымыслом и реальностью стирается окончательно. Эпизод, описанный в этой части книги, почти слово в слово позаимствован из фильма «Бой на славу» (1951). Уолтон играет в этом вестерне молодого человека, отец которого погибает в гангстерской перестрелке. Вследствие чего сын, тоже вступивший было на нехорошую дорожку, решает порвать с преступным прошлым и никогда больше не притрагиваться к оружию. Однако его противником оказывается отпетый бандит, который при нападении на почтовый дилижанс похищает молоденькую сельскую учительницу из убогой деревушки. На попытки героя силой слова убедить громилу встать на путь исправления тот отвечает издевательским хохотом. И вызывает нашего героя на поединок – кто победит, тому и достанется похищенная красотка. Герой принимает вызов. А поскольку право на выбор оружия в дуэли принадлежит ему, он, к полному изумлению противника, выбирает не револьвер и не винтовку, а бутылку. Заключительная сцена фильма – дуэль между главными антагонистами, кто кого перепьет. Кто за барной стойкой первым свалится с табуретки – тот и проиграл. Разумеется, наш герой, благодаря своему криминальному прошлому изрядно поднаторевший в искусстве пития, побеждает и тем спасает юную учительницу. Напоследок, уже по пути домой, оба решают соединить свои судьбы навсегда.

В точности такую же дуэль воспроизводит Эрни Уолтон в своих «воспоминаниях», всего лишь заменив «салун» из типичной американской глубинки на трактирный зал «Вацманна». Он якобы заключает с умело и много пьющим Хекенбихлером пари: если ему удастся споить «хауптгруппенляйтера», отправив его под стол, тогда тот освободит дезертира, если нет – актер обязуется лично отконвоировать заключенного в окружную тюрьму Берхтесгадена. Окруженные плотным кольцом крестьян-болельщиков дуэлянты опрокидывают одну кружку пива за другой, покуда Хекенбихлер не валится без чувств со стула, а Уолтон – или Арнольд, как его тогда величали, – одерживает победу.

Эрни Уолтон выступает здесь в куда как мужественном обличье, весьма схожем с обликом большинства героев, сыгранных им в кино. Но кино и жизнь – вещи разные. О подобном поединке, произойди он на самом деле, Тициана Адам, которая в то время, по сути, исполняла обязанности хозяйки постоялого двора «Вацманн», наверняка бы вспомнила. Да и Вернер Вагенкнехт в своих дневниковых записях мимо такого события не прошел бы.

Как уже сказано: я упоминаю об изложенной в мемуарах Уолтона истории только ввиду ее очевидной несуразности. А еще потому, что все эти насквозь лживые мемуары недвусмысленно показывают, какого звания на самом деле заслуживает их автор: фигляр и враль!

Интервью с Тицианой Адам

(16 октября 1986 / Продолжение)

Кто еще там был, в ополчении? Басти Хольцмайер, конечно. Его-то они даже инструктором назначили, герой войны как-никак… Только ему из-за легкого то и дело передышки требовались… И вот эта инвалидная команда должна была оборонять Кастелау от американцев, такой у них был генеральский замысел. Это все равно что меня сейчас против Кассиуса Клея, или как его теперь там зовут, на ринг выпустить. Не думаю, чтобы кто-то из них всерьез намеревался, если американцы подойдут, и вправду супротив них… Но покуда неприятеля поблизости нет, они как миленькие играли в солдатики. Зато когда американцы на самом деле пришли, никто из всего этого ополчения ихнего… Кроме одного, но у того особая причина имелась.

[Кашель, сильная одышка.]

Дай-ка мне вон тот пузырек с ночного столика. Нет, другой. Который спрей. Он, правда, тоже ни черта не помогает, но можно, по крайней мере, себе внушить…

[Пауза. Хрип, который постепенно стихает.]

Словом, деревенские вовсю играли в войну, а мы, киношники… Даже не знаю, кто смешнее… Но удовольствия мы получали больше, это точно. Потому что могли делать все, что заблагорассудится. С Августином Шраммом мы любовную сцену разыграли, смешную до невозможности. Диалог на ходу придумывали. Ты же знаешь, я за словом в карман не лезу. А Шрамм и правда партнер был отличный…

[Хрип.]

Дай-ка мне снова этот спрей.

В тот день мы с Августином отлично сработали, понимали друг друга с полуслова, а вечером он мне вдруг выложил… Я думала, вообще с ума сойду, до того он меня ошарашил. Представляешь: все мои страхи из-за того ночного звонка, когда я из квартирки своей без оглядки убежала и сразу к Вернеру… Оказалось, зря. Могла бы спокойно в Берлине… Никто ничего против меня не замышлял. Кроме того летчика, который потом бомбу на мою квартирку сбросил… А так… Мне вообще ничто не угрожало. И вот это, представляешь, мне Шрамм уже много месяцев спустя в Кастелау сообщает. И считает еще, что это ужасно забавно. Что ты на это скажешь?

Да разве я только что тебе не рассказала?

Честно? Правда нет?