Каждый пред Богом наг

Он честно проучился в ВУЗе 5 лет, правда, кое-как, с бесконечными «хвостами», но ведь закончил же. Группа, в которую он попал по воле случая, оказалась на редкость дружной, весёлой, очень отзывчивой и заполненной ребятами столь высоких уровней интеллекта, что у Саши это вызвало изумление: он никак не ожидал в простом, отнюдь не престижном техническом ВУЗе встретить парней и девчонок такой начитанности, деликатности в отношении к людям, такой истинной, не искусственной интеллигентности, то есть, умению слышать и слушать не только свои собственные, но и иные мнения, не схожие с этими собственными. Саша незнамо почему полагал, что таковыми могут быть лишь ребята в гуманитарных ВУЗах, он и не предполагал, как уютно станет ему среди этих весёлых и доброжелательных будущих технарей. Именно среди них, чего не было в школе, в Саше вдруг как будто открылось второе дыхание, сказать, что ему страстно захотелось сочинять и сочинять — не сказать, значит, ничего. Из него просто попёрли стихи, часто — прямо на лекциях, из-за чего потом ему приходилось просить записи лекций у кого-то из ребят. И, разумеется, на всех групповых посиделках-квартирниках Саша много пел своих новых песен, более того, одногруппники так полюбили его песни, что всегда просили его брать с собой гитару обязательно на любое сборище, многие из них записывали его песни в большом количестве на свои магнитофоны. Стихи его стали очень сильными, яркими, прелестными по глубине и выражению…

…Зачем я снова здесь, какой безумный ветер

Занёс меня сюда, где жив былого прах,

Где сковывают взор знакомых зданий клети

И Яузы изгиб в бетонных берегах…

Стихи буквально теснились в его голове, наскакивая друг на друга, очень жаль Саше бывало, когда они ему снились, но проснувшись, он не мог их вспомнить. Сашу несла некая невидимая мощная волна, все звёзды в небе вели его, и некто всемогущий в небесах, глядя на Сашу из неимоверного бездонно-космического далека, счастливо улыбался, глядя на чудесное своё, ангельское творение, но…

Никто не может объяснить, почему почти всегда творцу, будь то в прозе или стихах, в музыке или живописи, в кино или мастерском рукоделии, оказывается в какой-то момент недостаточно восторгов окружающих людей, причём, восторгов искренних, сумасшедших. Почему почти всегда творцу в какой-то момент хочется хотя бы скромного, хотя бы малого признания его творений мастерами уже известными, выдающимися, почему так? Нет ответа. Но — это так.

Есть некая неписаная подлость жизни, которую ни в какие века никому до сих пор искоренить на удалось: талант может быть ярчайшим, самобытнейшим, восхитительным для всех, кто его слышит, видит, но никак не получается у этого таланта встретить того единственного человека на жизненном пути, который откроет этому таланту «зелёную улицу». Встретить такого человека в жизни — огромная, огромнейшая редкость, по существу, это случайность, но именно большей части демиургов с даром небес не приходится встретить такую случайность, такую крохотную капельку простого везения…

И однажды кто-то (Саша не рассказывал подробностей о том, кто именно) устроил Саше договорённость о встрече с тем самым, боготворимым Сашей бардом, чтобы этот бард послушал Сашины песни и…что должно было быть дальше, Саша и сам не понимал. Потом он рассказывал одногруппникам, рассказывал совершенно спокойно и даже вовсю смеясь и издеваясь над самим собой, как бард принял его у себя дома где-то в Арбатских переулках, как долго слушал его песни и потом сказал, что в общем-то неплохо, но — мрачно, так что пока обещать никаких перспектив не приходится, пока надо творить и творить дальше, а потом видно будет… И Саша смеялся над собой, и никто не знал, что слова любимейшего барда, пригвоздившего его песни словами «мрачно», огромной иглой вонзились в его сердце. Было необъяснимо, как человек, писавший такие чудные стихи, мог так с размаха лихо налепить ярлык с острыми, в кровь ранящими иглами, не задумываясь о том, как ранил настоящего поэта, не такого же, как он, другого по выражению и мировосприятию, но отнюдь совсем не мрачного, а просто — другого, вот не дал себе труда прикусить свой прекрасный бардовский язык и найти другие слова, которые не будут острым ножом кромсать сердце другого, чем он, поэта.