Кажется Эстер

Стоит произнести два слова – «Варшава» и «евреи», – и все тут же начинают говорить про гетто, словно это такая математическая формула: Варшава + евреи = гетто. «Гетто», – говорят историки, «гетто», – повторяют мои друзья, «гетто», – нудит интернет. Я пытаюсь поплакаться на это в интернете, словно интернет – стена плача для неверующих, но и там натыкаюсь на стены многочисленных гетто. Я пробую сопротивляться, хоть и повторяю без конца, что гетто, конечно, это самое важное, но я-то разыскиваю следы своей семейной истории, которая начинается гораздо раньше, моя бабушка родилась в Варшаве в 1905-м, а мой дед до 1915 года вел там школу для глухонемых, вот же в чем дело. Но мой собеседник, мой визави – историография Варшавы в лице ее всеведущих адептов в интернете и в исторической науке, – пользуясь явным численным превосходством, твердит одно: «гетто». Гетто здесь! Гетто там! Куда ни глянь – всюду гетто! Сверкая своей броней, они ослепляют мой разум. И в итоге я сдаюсь. Да, моя бабушка тут родилась. В самой сердцевине. Давайте скажем, что в гетто. Хотя в 1905-м никакого гетто там не было, и сейчас тоже нет. Там, где когда-то было гетто, сегодня высятся банки. И все-таки гетто – оно повсюду.

В 1915-м, когда Озиель спешно покинул Варшаву, его мать и его сестра Мария там остались, я никогда об этом не думала, но в голове как-то сама собой всплыла, постепенно все заполнив, одна фраза: «Когда Озиель в 1939 году умер, мы в Варшаву его матери ничего не стали сообщать, ей был уже девяносто один год». А вслед за этой фразой выплыла другая: «Мы ведь отправляли в Варшаву посылки, еще и в 1940-м, потом их уже не принимали». Сколько же лет обе эти фразы сидели во мне, пока я их не услышала?

Мы отправляли им посылки. Ощутив все гордое величие этой простенькой фразы, я не переставала думать, что бы такое мы могли тогда из Киева в Варшаву посылать, и можно ли было там, в Варшаве, летом 1940-го еще есть кошерное, и можно ли было тогда есть кошерное моим родичам в Киеве, и как вообще в Киеве было насчет кошерного, и какое это уютное, теплое, пушистое словечко – «кошерное», и насколько еще в 1940-м это было важным, ведь еда – это главное, а еще я думала, что с нашим еврейством все обстоит точно так же, как с этими посылками, в которые теперь уже и не заглянешь. Говоришь «еврейское» и даже не знаешь, чем наполнено это слово.

Улицу Чепла я нашла на карте гетто. По этой карте нарисовала себе собственный план. Шесть вертикальных линий, шесть горизонтальных, и во второй полоске снизу, где-то посередке, поставила крестик: вот тут должен быть наш дом, ул. Чепла, 14.

Было холодно. Почему я всегда путешествую зимой? Застройка довольно беспорядочная. Мой путь через гетто: супермаркет, офисное здание, фитнес-клуб, отель «Вестин», магазинчики, парикмахерский салон, интернет-кафе, булочная, потом вдруг руина неизвестно каких времен, еще отель. Кто проживает во всех этих отелях?

Снова и снова проходила я улицу Чепла из конца в конец, туда и обратно. Разумеется, я заранее предчувствовала, что от моих мест ничего не осталось, но, одержимая манией поиска, снова и снова брела то туда, то обратно, словно маятник, измерительный прибор, словно само время, неостановимое и равномерное, словно этим своим маятниковым ходом я совершаю некий ритуал, нащупывая и угадывая его смысл в надежде уловить очертания былого, его контуры. В одном месте на меня дохнуло хлебной выпечкой, в другом – пластмассовым теплом перегревшихся интернет-контактов, я могла бы зайти в кафе или закусочную, выпить чаю, съесть пирожков, вообще хоть как-то пожить, но я снова и снова ходила взад-вперед. Ходила туда-сюда как заведенная, веря, что вот-вот из-под земли вырастут старые дома и прошлое явит мне свой лик – хотя бы из уважения к моему безрассудному, бессмысленному упорству. Но, видно, я настрадалась недостаточно.

В конце концов я настолько продрогла, что все-таки зашла в супермаркет, развернула там свою карту варшавского гетто и снова принялась изучать. Новую улицу Чепла я уже знала вдоль и поперек, но все еще не могла определить, в каком квартале находился дом моих родичей. Напротив меня хорошо одетые польские граждане стояли в очереди. Они оплачивали свои покупки, пока я углублялась в сгинувший, стертый с лица земли мир, который ведь некогда был городом и их предков тоже, а не просто городом каких-то посторонних, чужих, других людей. Они были мне симпатичны, и я тоже хотела вызвать у них симпатию, как же мне хотелось, чтобы хоть кто-то из них догадался, зачем я здесь и что ищу.

Два города

Если ты турист, необходимо заранее решить, с какой из катастроф в душе ты вступаешь в этот город – с Варшавским восстанием или с гетто, как будто существуют две Варшавы, а некоторые так и считают, что их и в самом деле было две, отдельных во времени и пространстве.