Читаем Кентавромахия полностью

Я разопсел, ты обопсовел.

12 апреля 1971

* * *

Ходят в городе толки вторую неделю.

Говорят, будто Колкер убит на дуэли.

А другие — что выслан, грозил застрелиться.

Называются числа, приводятся лица.

Есть и вовсе нелепые в городе толки:

Говорят, будто Колкера слопали волки.

28 апреля 1971

* * *

А всё-таки не в этом дело —

Не в том, что ноша тяжела,

А в том, что разом, огалтело

Весна на улицы пришла.

И я твержу, слова мешая,

Как школьница с набитым ртом:

— Гляди, Медведица Большая

На небе вышита крестом!

29 апреля 1971

* * *

Давай забудем все напасти,

Все добродетели, грехи —

Любимая, какое счастье

Писать никчемные стихи!

В них ямба вечная основа,

Стремительная поступь строк,

Идея пушкинского слова,

Высокий и прекрасный слог

И душу рвущая на части

Небрежность страстная, штрихи...

Любимая, какое счастье

Писать свободные стихи!

3 мая 1971

* * *

Не хочется недужных строчек

И платонических причуд,

А хочется набухших почек

И ветра южного чуть-чуть.

Душа соскучилась без тела,

Осточертели хворь, дела,

Затворничать — осточертело:

Весна кусает удила.

3 мая 1971

* * *

Дощатый стол, на нем краюха хлеба,

За ним скамья да низкое окно —

Кусочек сумерек, кусочек неба,

Кусочек лета, прожитый давно.

Лесная глушь, тропинки, сирость, гнилость,

Покой немыслимый, древесный шум.

Закрыть глаза — а вдруг тебе приснилось?

Прислушаться, и не бежать от дум.

Я говорю: все это было где-то,

Но не с тобой, признайся и не трусь —

Осколок вечности, кусочек лета...

Но я в него, как в зеркальце, смотрюсь.

11 мая 1971

* * *

Т. Г. Гнедич

Все взять и все вернуть сторицей!

Я — как на привязи, в долгу —

В себе на счастье берегу

Закат над северной столицей.

Ее чахоточный рассвет,

Ее рассеянные ночи —

Язык пробелов, многоточий

Твержу бог знает сколько лет.

Слежу за белой быстрой птицей

У вод, склонясь на парапет, —

За чайкой, за тревогой... нет,

За счастьем, за его частицей.

11 мая 1971

* * *

Вечерами у лимана

Сыро, звездно и темно.

Море ленточкой тумана

С небом соединено.

С наступлением прилива

Улеглось у самых ног,

Дышит весело и живо,

Точно ласковый щенок.

12 мая 1971

<p>ПИСЬМО</p>

Если что-нибудь и было,

Я случаен, нелюбим:

Если б ты меня любила,

Стало б небо голубым.

Может, сделались бы воды

Цвета выплаканных глаз,

Или тютелька свободы

Обнаружилась у нас.

Но печальны воды, небо,

Со свободой всё трудней,

А сердца тоскуют слепо

И становятся умней.

22 мая 1971

* * *

Переплету черновики.

В них все мои заботы вхожи.

Ведь сохраняют дневники!

И хоть, конечно, проза строже,

А мне моя мазня дороже.

Она без всякого труда,

Смешна, напыщена, сермяжна,

На лист заносится отважно.

Не получилось? Не беда.

Сказать по правде, мне не важно,

Где стих, а где белиберда.

Конечно, где-то Пастернак

Уже заметил, что не так,

А следует совсем иначе

Писать, не заводить бумаг,

Что, мол, важна самоотдача,

А рукописи — пустяки.

Но мне и промахи легки.

Себя ни капельки не прячу

И в самой скверной неудаче

Не откажусь и от строки.

Переплету черновики.

24 мая 1971

<p>ПРИБЛИЖЕНИЕ ЛЕТА </p>

Пока роятся у висков

Весенние заначки,

Подходит время отпусков

И время летней спячки.

И лес по-доброму сердит

В своих побегах пробных,

И людям следует бродить

В его чертах подробных.

Бродить по улицам, взахлёб

Лопочущим, что где-то,

Бетховенский насупив лоб,

К весне шагает лето.

Подхлёстывает лето нас

То ласково, то люто,

Но каждый день и каждый час

К каждую минуту.

Весна шагнула за порог.

На трапезе прощальной

Надломим, как ржаной кусок,

Мой стих экспроментальный.

24 мая 1971

* * *

Неба ли весеннего кусочек,

Не разбитого на этажи,

Или бег моих небрежных строчек:

Что сегодня выберешь, скажи?

Снилось мне, что нас тропа лесная

Приглашает на прогулку, но

Небо пасмурно, и я не знаю,

Отчего неласково оно.

У тропы внимательные ели,

Зноем доведённые до слез,

Тихо растворяют акварели

Девичьего шепота берез.

На полянах, собранные в горстки,

Из-под земляничного листка

Ягоды, большие, как напёрстки,

Дразнятся, зелёные пока...

Снилась мне, зачем — ещё не знаю,

Да и ты едва ли объяснишь,

Созерцательная глушь лесная,

Хвойная и лиственная тишь.

25 мая 1971

<p>ПИСЬМО(КИРИЛЛУ Л–о) </p>

Память сердца в копилку положит

Нашу встречу… С ленцой деревень

Так давно и безвыходно прожит

Этот новомихайловский день,

Эти мутные, стёртые дали...

Помню так: моросило с утра,

И в палатке у вас ночевали

Под дощатым настилом ветра.

Словом, связан ещё не с тобою

Этот день, но зато не забыт

Пятачок над полоской прибоя,

Где студенческий лагерь разбит.

Было пасмурно, море штормило,

Мы приехали, весь экипаж

Из автобуса хлынул уныло

На пустой и замызганный пляж.

В соответствии с общим порядком

В канцелярию сдав паспорта,

Мы приписаны были к палаткам,

Получили в столовой места.

В дождик, этакой скверной порою

Прихожу, объясненья просты.

А меня дожидаются трое —

Это Алик, Володя и ты.

Хоть и грустно, но вовсе не странно

Через долгие годы опять

Благодарную роль д'Артаньяна,

Мной не сыгранную, вспоминать.

Всё казалось печальным не слишком,

А, напротив, весёлым вполне

Четырём загорелым мальчишкам,

В том числе почему-то и мне.

Бормотал не понять по-каковски,

Перейти на страницу:

Похожие книги

Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира
Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира

Несколько месяцев назад у меня возникла идея создания подборки сонетов и фрагментов пьес, где образная тематика могла бы затронуть тему природы во всех её проявлениях для отражения чувств и переживаний барда.  По мере перевода групп сонетов, а этот процесс  нелёгкий, требующий терпения мной была формирования подборка сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73 и 75, которые подходили для намеченной тематики.  Когда в пьесе «Цимбелин король Британии» словами одного из главных героев Белариуса, автор в сердцах воскликнул: «How hard it is to hide the sparks of nature!», «Насколько тяжело скрывать искры природы!». Мы знаем, что пьеса «Цимбелин король Британии», была самой последней из написанных Шекспиром, когда известный драматург уже был на апогее признания литературным бомондом Лондона. Это было время, когда на театральных подмостках Лондона преобладали постановки пьес величайшего мастера драматургии, а величайшим искусством из всех существующих был театр.  Характерно, но в 2008 году Ламберто Тассинари опубликовал 378-ми страничную книгу «Шекспир? Это писательский псевдоним Джона Флорио» («Shakespeare? It is John Florio's pen name»), имеющей такое оригинальное название в титуле, — «Shakespeare? Е il nome d'arte di John Florio». В которой довольно-таки убедительно доказывал, что оба (сам Уильям Шекспир и Джон Флорио) могли тяготеть, согласно шекспировским симпатиям к итальянской обстановке (в пьесах), а также его хорошее знание Италии, которое превосходило то, что можно было сказать об исторически принятом сыне ремесленника-перчаточника Уильяме Шекспире из Стратфорда на Эйвоне. Впрочем, никто не упомянул об хорошем знании Италии Эдуардом де Вер, 17-м графом Оксфордом, когда он по поручению королевы отправился на 11-ть месяцев в Европу, большую часть времени путешествуя по Италии! Помимо этого, хорошо была известна многолетняя дружба связавшего Эдуарда де Вера с Джоном Флорио, котором оказывал ему посильную помощь в написании исторических пьес, как консультант.  

Автор Неизвестeн

Критика / Литературоведение / Поэзия / Зарубежная классика / Зарубежная поэзия
Полет Жирафа
Полет Жирафа

Феликс Кривин — давно признанный мастер сатирической миниатюры. Настолько признанный, что в современной «Антологии Сатиры и Юмора России XX века» ему отведён 18-й том (Москва, 2005). Почему не первый (или хотя бы третий!) — проблема хронологии. (Не подумайте невзначай, что помешала злосчастная пятая графа в анкете!).Наш человек пробился даже в Москве. Даже при том, что сатириков не любят повсеместно. Даже таких гуманных, как наш. Даже на расстоянии. А живёт он от Москвы далековато — в Израиле, но издавать свои книги предпочитает на исторической родине — в Ужгороде, где у него репутация сатирика № 1.На берегу Ужа (речка) он произрастал как юморист, оттачивая своё мастерство, позаимствованное у древнего Эзопа-баснописца. Отсюда по редакциям журналов и газет бывшего Советского Союза пулял свои сатиры — короткие и ещё короче, в стихах и прозе, юморные и саркастические, слегка грустные и смешные до слёз — но всегда мудрые и поучительные. Здесь к нему пришла заслуженная слава и всесоюзная популярность. И не только! Его читали на польском, словацком, хорватском, венгерском, немецком, английском, болгарском, финском, эстонском, латышском, армянском, испанском, чешском языках. А ещё на иврите, хинди, пенджаби, на тамильском и даже на экзотическом эсперанто! И это тот случай, когда славы было так много, что она, словно дрожжевое тесто, покинула пределы кабинета автора по улице Льва Толстого и заполонила собою весь Ужгород, наградив его репутацией одного из форпостов юмора.

Феликс Давидович Кривин

Поэзия / Проза / Юмор / Юмористическая проза / Современная проза