Читаем Кентавромахия полностью

Пустили слух, что промывают трубы,

Да что-то больно долго, вот беда!

Вторые сутки не идет на убыль,

Бежит, бежит кубанская вода!

6 августа 1971

(11)

Тихая синяя влага.

След одинокой звезды.

Там, у вершин Карадага,

Небо синее воды.

Что этой каменной массе

Тело твое, человек?

Вот на скалистой террасе

Твой одинокий ночлег.

Был этот день или не был —

Так неприметны следы...

С морем соседствует небо,

С небом соседствуешь ты.

11 августа 1971, Орджоникидзе, горное логово Ослиное гнездо

(12)

Г. Д.

Решусь — и нарисую

В походный мой тайник

Не девочку босую,

Иконописный лик

С овалами тяжёлых

Слегка припухших век

И флорентийской школы

Твой рот, твой смертный грех.

Да, напишу и спрячу

Написанный портрет —

На память, на удачу,

На много-много лет.

Веди меня, как сына,

В далёкие края,

Мадонна Перуджино,

Попутчица моя.

12 августа 1971, Орджоникидзе — Феодосия

(13)

Сонные бухты и рыжие скалы.

Твой обожжённый, обветренный Крым.

Первою ты этот мир отыскала.

Я этот мир открываю вторым.

Первою ты увидала воочью

Давнее чудо татарской горы:

Звезды, призывно горящие ночью

Между уступами, точно костры.

Где же я был, сочинитель, бродяга,

Где и кому на обиду пенять?

Тайнопись гор, палимпсест Карадага

Первою ты догадалась понять.

11 августа 1971, Орджоникидзе, Ослиное гнездо

(14)

Жёлтым подёрнуты хмелем

Сумерки над Коктебелем.

Мною у сумерек спрошено:

Здесь ли могила Волошина?

Узкие ленточки пляжей,

Ленточки облачных кряжей,

Кручи и тропы над скалами

Мечу ногами усталыми.

В бухте белеют барашки,

В мыслях блуждают мурашки.

Где же могила Волошина?

Может, забыта-заброшена?

Мчатся весёлые ветры —

Не сосчитать километры.

Мною у южного спрошено:

Здесь ли могила Волошина?

Может, не знает и ветер

Места такого на свете?

11 августа 1971, Ослиное гнездо

(15)

Поэт направлялся к поэту.

На свете стояла жара.

Нехитрую песенку эту

Над ним напевали ветра:

— На добрых людей понадеясь,

Без снеди в дорожном мешке

Шагал босоногий индеец

По горной тропе налегке.

Забыл он и счастье, и горе,

Дорогой своей увлечен.

Искрилось под скалами море.

Сиял голубой небосклон.

Шагал быстроногий индеец

За тысячи миль от семьи,

На крепкие ноги надеясь,

На сильные руки свои... —

Поэт направлялся к поэту,

Шагал, напевая в пути,

Чтоб песенку, как эстафету,

К могиле его принести.

11-12 августа 1971, Ослиное гнездо

(16)

Домой, домой, домой!

Печаль невыносима.

Мне кажется тюрьмой

Прекрасный берег Крыма.

Мне чудится подвох

В его земных красотах.

Тоскую, видит бог,

О северных широтах.

Я точно сел на мель

И даром слёзы вылил.

Мой стих утратил цель,

Поник и обескрылел.

Быть может, потому

Скучаю в самом деле

В загадочном Крыму,

В прекрасном Коктебеле.

10-11 августа 1971, Ослиное гнездо

(17)

Карман мой пуст, но голос чист

И лёгок посох мой.

Феодосийский жёлтый лист

Я увезу домой.

Легчайший символ этих мест,

Прозрачный, как перо,

Взамен добычи и невест

Он — всё моё добро.

Ребяческий весёлый свист,

Заплаты, хвастовство,

Феодосийский жёлтый лист —

И больше ничего.

11 августа 1971, Ослиное гнездо

* * *

Ты, говорят, разошлась

С мужем своим... Это странно...

Только-то? — Старая рана,

Вижу я, прочно срослась.

Впрочем, признаюсь: задето

Сердце моё, но слегка,

Неким подобьем толчка.

Если не выдумка это,

Было бы грустно узнать!

Было бы, право же, грустно

Письменно или изустно

Заново все начинать.

8 ноября 1970

* * *

Настанет мой черёд

Шагнуть в слепую бездну,

Во мрак летейских вод.

И вот, когда исчезну, —

Утонет эта весть

В созвездиях и травах —

И будет всё как есть

В её чертах лукавых.

И будет в этот миг

Ничуть не меньше света

И мудрости, и книг...

Когда случится это,

Не станет тишина

Сопутствовать вплетенью

Нелишнего звена

В круговорот движенья.

Но будет в этот, миг

Любовь за то в ответе,

Чтоб подарить других

Взамен меня планете.

10 ноября 1970

* * *

Вот твой портрет. Ты здесь не Беатриче.

Былых тосканских черт в помине нет.

Откуда взялся этот облик птичий?

Передо мной усталости портрет.

Ты в зимнем здесь, и взгляд куда-то мимо,

Задумчивый, направлен. В нем испуг

И пустота. Один давнишний друг

Прислал в письме мне этот странный снимок.

Должно быть, в спешке и без настроенья,

В другие погруженная дела,

Снималась ты. Ко дню рожденья

Мне эта почта прислана была.

Да, снимок неудавшийся. А всё же

На нем, усталая и не моя,

И смутная (засвечены края)

Ты мне веселой, той, моей — дороже.

11-12 ноября 1970

* * *

Осени карнавал,

Тот, что вершил круженье

Листьев, — весны крушенье

Мною ознаменовал.

Но не крушенье, нет.

Тихою грустью полон,

Просто черту подвёл он

Взаимосвязи лет.

Еле приметный след

Он по себе оставил:

Несколько скучных правил,

Писем, ночных бесед.

Я бы его назвал

Столпотвореньем лета,

Если б не знал, что это

Осени карнавал.

12 ноября 1970

* * *

Погода на дворе — ни осень ни зима.

Снег было лёг, да стаял. Сыро, грязно

И скучно. Отчего? Вот пища для ума!

Но образы в мозгу проносятся бессвязно...

Перейти на страницу:

Похожие книги

Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира
Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира

Несколько месяцев назад у меня возникла идея создания подборки сонетов и фрагментов пьес, где образная тематика могла бы затронуть тему природы во всех её проявлениях для отражения чувств и переживаний барда.  По мере перевода групп сонетов, а этот процесс  нелёгкий, требующий терпения мной была формирования подборка сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73 и 75, которые подходили для намеченной тематики.  Когда в пьесе «Цимбелин король Британии» словами одного из главных героев Белариуса, автор в сердцах воскликнул: «How hard it is to hide the sparks of nature!», «Насколько тяжело скрывать искры природы!». Мы знаем, что пьеса «Цимбелин король Британии», была самой последней из написанных Шекспиром, когда известный драматург уже был на апогее признания литературным бомондом Лондона. Это было время, когда на театральных подмостках Лондона преобладали постановки пьес величайшего мастера драматургии, а величайшим искусством из всех существующих был театр.  Характерно, но в 2008 году Ламберто Тассинари опубликовал 378-ми страничную книгу «Шекспир? Это писательский псевдоним Джона Флорио» («Shakespeare? It is John Florio's pen name»), имеющей такое оригинальное название в титуле, — «Shakespeare? Е il nome d'arte di John Florio». В которой довольно-таки убедительно доказывал, что оба (сам Уильям Шекспир и Джон Флорио) могли тяготеть, согласно шекспировским симпатиям к итальянской обстановке (в пьесах), а также его хорошее знание Италии, которое превосходило то, что можно было сказать об исторически принятом сыне ремесленника-перчаточника Уильяме Шекспире из Стратфорда на Эйвоне. Впрочем, никто не упомянул об хорошем знании Италии Эдуардом де Вер, 17-м графом Оксфордом, когда он по поручению королевы отправился на 11-ть месяцев в Европу, большую часть времени путешествуя по Италии! Помимо этого, хорошо была известна многолетняя дружба связавшего Эдуарда де Вера с Джоном Флорио, котором оказывал ему посильную помощь в написании исторических пьес, как консультант.  

Автор Неизвестeн

Критика / Литературоведение / Поэзия / Зарубежная классика / Зарубежная поэзия
Полет Жирафа
Полет Жирафа

Феликс Кривин — давно признанный мастер сатирической миниатюры. Настолько признанный, что в современной «Антологии Сатиры и Юмора России XX века» ему отведён 18-й том (Москва, 2005). Почему не первый (или хотя бы третий!) — проблема хронологии. (Не подумайте невзначай, что помешала злосчастная пятая графа в анкете!).Наш человек пробился даже в Москве. Даже при том, что сатириков не любят повсеместно. Даже таких гуманных, как наш. Даже на расстоянии. А живёт он от Москвы далековато — в Израиле, но издавать свои книги предпочитает на исторической родине — в Ужгороде, где у него репутация сатирика № 1.На берегу Ужа (речка) он произрастал как юморист, оттачивая своё мастерство, позаимствованное у древнего Эзопа-баснописца. Отсюда по редакциям журналов и газет бывшего Советского Союза пулял свои сатиры — короткие и ещё короче, в стихах и прозе, юморные и саркастические, слегка грустные и смешные до слёз — но всегда мудрые и поучительные. Здесь к нему пришла заслуженная слава и всесоюзная популярность. И не только! Его читали на польском, словацком, хорватском, венгерском, немецком, английском, болгарском, финском, эстонском, латышском, армянском, испанском, чешском языках. А ещё на иврите, хинди, пенджаби, на тамильском и даже на экзотическом эсперанто! И это тот случай, когда славы было так много, что она, словно дрожжевое тесто, покинула пределы кабинета автора по улице Льва Толстого и заполонила собою весь Ужгород, наградив его репутацией одного из форпостов юмора.

Феликс Давидович Кривин

Поэзия / Проза / Юмор / Юмористическая проза / Современная проза